|
Алиса Передереева (Шейд Арт) Новый герой (Сказка со
счастливым концом) Гансу Христиану Андерсену
посвящается.
Караул! Обидели Хоббита!! Норку разломали!!! Сотворение
героя (Вместо
пролога и вместо заклинания) Вмиг — сотни страниц, Мир сказочных лиц, Рифм строгая власть, Но я спешу теперь Из строк судьбу сложить! Кто ты, мой новый герой? Ты рядом, ты здесь, я знаю! Тебе обычных дел сюжет Мешает быть со мной! Сойди с затёртых страниц! Я о тебе мечтаю! Сорви букет колючих роз За каменной стеной! Я жду перемен Прочь, бремя измен! Дел много вокруг И мудрость старых слов Отныне им тесна! Где ты, мой новый герой? Ты рядом, ты здесь, я верю! И лишь привычный, узкий круг Мешает быть со мной! Тебя устала я ждать! Сломай замки и двери! Сорви букет колючих роз За каменной стеной Ты здесь, мой новый герой! Ты рядом, ты здесь, я верю! Ничто не в силах помешать Мне рядом быть с тобой! Нам больше нечего ждать! Долой замки и двери! Вперед к кусту колючих роз За каменной стеной! (Наталья Гулькина) ЧАСТЬ ПЕРВАЯ РЫЦАРЬ НЕВОЗМОЖНОГО Ангел мой, помоги Всех сильнее стать! Чтобы — камнем с небес! Чтоб из пепла восстать! Чтоб и душу, и сердце — в кровь! Чтоб в костёр за твою любовь! Однажды на закате дня в Мордоре (что, впрочем, ни о
чём не говорит, так как закат в Стране Ночи — понятие относительное) Тёмный
Властелин стоял на главной башне Барад-Дура и смотрел вдаль, на чёрные вершины
Хмурых Гор, над которыми полыхало пробившееся сквозь мрак багровое зарево
заходящего Солнца. Непроглядные чёрные тучи клубились над его головой, но ещё
темнее было у него на душе. Гондор вновь угрожал войной давнему союзнику
Властелина — Ханатте(1): новый, весьма воинственно
настроенный Наместник пополнил и без того немалую армию и что самое неприятное
— построил огромный флот, способный высадить десант сразу на нескольких
участках побережья, в самое сердце Ханатты. А
сухопутное войско ударит с севера... Армия Мордора, конечно, поможет старому
союзнику, отборные полки орков уже ждали своего часа в Кханде,
но флота у Властелина не было. Есть непобедимый флот Умбара
— да, их не победить, они умеют драться до последнего,
но — дальше? Есть назгулы, но их — всего девять
против сотен кораблей. Есть спешно оснащаемый новый флот Ханатты.
Но успеют ли ханны?(1) Вряд ли... В общем, положение
— прескверное. А между тем Властелину был дорог этот отважный народ, в
незапамятные времена пересекший Арду с востока на
запад и сам избравший Властелина своим покровителем. ______________________________________ (1) Ханатта — самоназвание
страны, лежащей к югу от Гондора. Гондорцы
называли её Харад. Население Ханатты — ханны, их язык — Ханнэ. Не путать
с Хенной — краем, лежащим ещё южнее (Прим. авт.) ______________________________________ От сих размышлений настроение Властелина было мрачное,
а тут ещё этот закат... Как зарево горящего города... Властелин не переносил
вида горящих городов, даже подожжённых его же армиями; он входил в них, когда
огонь уже гас. Вид пожаров будил в нём старое, очень старое воспоминание.
Старое, но никогда не тускневшее. Тогда, много тысячелетий назад, он, стоя на
вершине Баррского хребта, тоже видел горящий город.
Её город... Город, в котором сгорело его счастье, его любовь, его сердце...
Город, в котором сгорела Она... И нет в мире силы, способной Её воскресить,
вернуть прошедшее. Осталась лишь жгучая боль, боль утраты. Навечно... Не в силах выносить более зрелища закатных лучей и
нахлынувших воспоминаний, Властелин перевёл взгляд вниз, на выжженную равнину Горгорота, но и здесь не нашёл покоя. Пыль, покрывавшая
землю, казалась ему пеплом, а курящийся Ородруин —
дымом затухающего пожарища. Властелин не умел плакать. Вот уже многие века щёки
его не ведали слёз. Но, повинуясь давнему воспоминанию, полузабытым жестом
поднёс он к глазам четырёхпалую руку и... сквозь пальцы увидел, что внизу, на
равнине, что-то шевелилось. Вглядевшись, Властелин увидел человека, вернее —
человечка, шаткой походкой приближавшегося к Барад-Дуру.
Человечек он был маленький, не больше четырёх футов ростом, в изодранной
одежде, без каких-либо вещей. Он тяжело опирался на суковатую палку и шёл,
казалось, из последних сил. Властелин с изумлением заметил, что, неотрывно
глядя на башни Барад-Дура, незнакомец улыбался. Повинуясь безмолвному приказу, с башен сорвались назгулы, и леденящий крик разорвал стылый воздух. А дальше
произошло уж совсем невиданное. Вместо того, чтобы
замереть в ужасе, человечек, размахивая руками, кинулся навстречу крылатым
теням. Он что-то кричал, но издалека не было слышно. А потом, споткнувшись,
упал в пыли... Высокий и грозный, восседал Властелин на Чёрном Троне
посреди огромного тёмного зала. Семь чёрных теней стояли подле него, а двое —
позади незнакомца. Чуть поодаль стояли очень важный плечистый орк Шагох — начальник стражи Лугбурза и закутанный во всё чёрное человек по имени Хаттар — «Голос Саурона» — полководец и комендант
Барад-Дура. — Как могло произойти, что этот субъект
беспрепятственно миновал все посты и был схвачен под самыми стенами Лугбурза, да и то лишь после того, как его заметил я?
Отвечайте, вопрос касается всех! — голос Властелина, как гром, прокатился по
залу. — Не могу знать, — едва слышно прошептал Шагох, остальные промолчали. — Не можешь? А должен! И не только ты! — раздельно
произнёс Властелин. — Ну, да этим мы займёмся позже. А пока было бы неплохо
узнать, кто это к нам пожаловал, с какой целью, и как это ему удалось всех вас
за нос провести, — и Властелин посмотрел на незнакомца. Незнакомец был очень
малорослый и страшно худой. Рваная одежда едва прикрывала покрытое синяками
тело, руки с обломанными ногтями были содраны в кровь, а босые ноги, казалось,
превратились в сплошные раны. Губы запеклись и почернели, но по щекам обильно
капали слёзы. — Мы не трогали его, — как бы извиняясь, сказал один
назгул. Он плакал ещё до того, как мы его взяли. — Он не сопротивлялся, — добавил второй. — Даже
наоборот. Кажется, он шептал, чтобы мы его отнесли его к тебе, владыка! — Странно всё это... Ну, да мы сейчас узнаем, —
произнёс Властелин, вглядываясь в глаза незнакомца Багровым Оком. Человечек спокойно выдержал страшный взгляд: ни
малейшего испуга не отразилось на его лице — только безмерная, нечеловеческая
усталость. Властелин был озадачен. — Кто ты такой и откуда? — спросил он. Вопрос как бы вырвал незнакомца из оцепенения, и
высоким, срывающимся голосом он произнёс: — Тробо я, Тробо Дудкинс, хоббит из Шира, — а помедлив мгновение, спросил: — А вы и есть Саурон Багровое
Око, тёмный Властелин? — Ну, очевидно, да, — усмехнувшись, сказал Саурон. — Значит, я таки дошёл, так, что ли? — почти прошептал
незнакомец, счастливая улыбка озарила его лицо, он хотел сказать ещё что-то, но
тут глаза его затуманились, ноги подкосились, и стоявший рядом назгул едва
успел подхватить его. — В беспамятство впал, — мгновением позже сообщил он.
— Вряд ли сегодня он ещё что-либо скажет. — Не надо сегодня. В башню его. Привести в чувство,
накормить, напоить, одеть как следует, и пусть
отоспится. Им мы займёмся завтра. А сейчас — военный совет. Шагох,
позови наших военачальников и послов Ханатты! Когда торопливые шаги Шагоха
замерли в темноте, к Властелину подошёл Хаттар и
сказал: — Я пока не знаю, кто такой этот... хоббит и зачем он так к нам стремился, но вижу: если бы
воины Мордора были столь тверды, как он, мы бы сейчас не оборону Ханатты планировали, а штурм Валинора! — Да, Хаттар, мне он тоже
понравился. Упорный... На следующее утро (что также весьма
относительно, так как в Мордоре нет и утра), Властелин вновь
распорядился привести хоббита к себе. На этот раз Тробо выглядел
куда как лучше. По-прежнему худ, но — умыт и причёсан, пальцы перебинтованы, а
ноги — обуты. Вместо вчерашних лохмотьев на нём была новая кожаная рубашка с
изображением Багрового Ока на груди и такие же брюки — форменная одежда стража Лугбурза. «Интересно, сколько арсеналов перерыл Шагох и его стражники, прежде чем найти одежду столь малого
размера?» — усмехнулся про себя Властелин, но вслух сказал иное: — Пока ты спал, я навел справки
и кое-что узнал о твоём народе. Хоббиты, они же Перрианы
— не народ вовсе, а особая раса, отличающаяся как от Людей, так и от Эльфов,
Орков и Гномов, и живёте вы по большей части в местности под названием Шир на северо-западе Эрнадора в
среднем течении реки Берендуин. Всё это так? — Да, всё верно. — Что же заставило тебя покинуть свою страну и переться за тысячу миль? Только учти — отвечать мне надо
честно. У меня есть множество способов распознания лжи и... извлечения правды,
в том числе и весьма... неприятных. Советую тебе это запомнить. Ты понял?! — Да, ваша светлость! — Светлость?!? Ты сказал — светлость!!! — почти
закричал Властелин, и око негодующе засияло цветом крови. — Ой, простите, я не хотел, простите, ваша тёмность... ой, что я говорю, совсем запутался! — и хоббит в смущении умолк. Орки-конвоиры замерли в ожидании. Гнев Владыки был им очень хорошо
известен. Однако вместо этого Саурон громко расхохотался (выражение «ваша тёмность» немало его рассмешило),
а потом, продолжая смеяться, сказал: — Можешь называть меня «владыка», как здесь делают
все. Я не нуждаюсь в пышных титулах и изысканных обращениях, — а потом, враз посерьёзнев, добавил: — Однако слова насчёт правдивости
прими к сведению. Против тебя уже выдвинуто обвинение, что ты — ловкий шпион Гондора. — Ну вот — снова шпион! Второй раз меня в шпионы
зачисляют! Сколько можно! — Любопытно... Ну, а в первый раз тебя
чьим шпионом признали? И где? — Вашим, владыка! В Гондоре. Зал снова содрогнулся от хохота. — Видать, гондорцы
окончательно спятили! Ну, что ж, не будем повторять их
ошибки. Но всё же, что всё это значит? И как тебя в Гондор занесло? — О, это длинная история, я издалека начну. — Что ж, начинай, время у меня есть. — Ну так вот, жил я, значит,
в Уводье, селение есть такое в Шире. Не так, чтобы
очень богато, но — состоятельно. Нору имел, всё как положено. — Постой! Что, говоришь, имел? — Нору, владыка! — Какую такую нору? Ты что — кролик? — А, так вам историки ваши не сказали? Мы, хоббиты, в норах предпочитаем жить, и только при нужде дома
строим. Но вы не подумайте чего — норы наши куда как лучше домов. Просторные,
комнат много, камины есть, окна... — Окна?! — Да, окна. Мы норы в склонах холмов роем, на одну
сторону и выходят. — М... Да-а...
Интересный вы народ. А чем вы занимаетесь? — Разным... Сады растим, огороды. Гостей принимаем. — Гостей? — Да, гостей. Мы, хоббиты —
народ очень гостеприимный. — Не всякого гостя принимать надо. Есть
такие, которых только люди встречают. Такие к
вам захаживают? — Нет, владыка. Что с нас взять? В норах наших
человеку тесно, золота отродясь не было, вещи наши
людям не по росту... Было, правда, полезли к нам орки с Мглистых гор, так мы
отбились. Давно это было. Не одно столетие назад. — Ну, а сами вы воюете с кем-нибудь? — Нет, владыка. Зачем это нам? Мы — народ мирный.
Землю любим, чтоб зеленело всё, веселиться любим,
поесть... — Насчёт «поесть» мне уже докладывали. Пять солдатских
порций! При твоём-то росте! Кто б сказал — не поверил бы. Но всё же — что погнало
тебя из такой зелёной, такой счастливой страны сюда, в Мордор? — Беда погнала. Всеобщая беда наша. Началось всё лет
пять назад. Люди у нас в Шире появились. Чудные
какие-то. Наведывались к тем, кто победнее. Говорили,
что, мол, какой-то чужедальний владыка даёт возможность бедным подзаработать:
товары разные к нему за тридевять земель возить, мол, втройне платит. Кое-кто
из наших пошёл с обозами. Назад с деньгами приехали,
но ещё — с идеями разными: мол, порядки у нас в Шире,
как и повсюду, неправильные. Одни, мол, всё богаче становятся, другие — всё
беднее. А надо, мол, чтобы всё было поровну, а как это сделать — про то
волшебник чужедальний знает, тот, к которому товары возили. Те из наших, кто работать не любил, к идеям этим шибко
прислушивались. Потом новые наши с обозами
ушли, вернулись — пуще прежнего про мудрость того волшебника тараторить начали.
Мол, жизнь надо иначе строить, по-новому, по справедливости. Постепенно таких
крикунов становилось всё больше, и когда на Вольной Ярмарке нового мэра выбирали
— выбрали одного из этих. С этого всё всерьёз и началось. Перво-наперво он советников по переустройству жизни пригласил —
сотоварищей того великого. А они как начали, как начали!: то не так, это не
так, торговать нельзя, всё сдавать в общий амбар, а потом — распределять. А
потом ещё хуже — деревья рубить стали, сараи какие-то возводить с трубами и всё
— люди и все — чужие. А потом и сам волшебник пожаловал, к нам переселился.
Крикуны наши, что поддерживали всё это, уверяли, что он, мол, по своей воле приехал,
чтоб нас осчастливить. Только теперь я знаю — враки
это. Прогнали его, энты из Изенгарда прогнали, вот он
к нам и перебрался и всех своих прихлебателей с собой
перетащил. — Энты, говоришь? Из
Изенгарда?? Так значит, это у вас в Шире Курумо после
изгнания окопался? — У нас! Только мы его Саруманом кличем, а когда
лишних ушей нет — то Аспидом. Потому что при нём совсем невмоготу стало. План
он какой-то придумал, то ли генеральский, то ли генеральный. В нём всё заранее
расписано — сколько картошки мы должны вырастить, сколько — капусты, где чего
строить и даже сколько детей родить. Ну и на плане
этом кузница была предусмотрена, паровая, как раз на месте моей норки. Мэр и
приказал — выселять. Я к нему: «Как же так, разве можно норку ломать? Разве трудно
кузницу эту на другом месте ставить!» А он: «Много ты понимаешь! Тут новая
жизнь, а ты — о своей норе! Скажи спасибо, что никто не слышал о твоём
эгоистическом желании, а то бы живо отработку схлопотал!» — А отработка, это — что? — Наказание такое. Если кто чего говорит против новой
жизни, их арестовывают и работать заставляют на строительстве или иных тяжких
работах «что бы трудом вину искупили» — крикуны наши так говорят. По окончании
срока освобождают, вот только... мало кого освободили. Какая-нибудь новая
провинность отыщется и — продление срока... Ну так вот — наметили сносить мою норку, а я-то как раз
жениться собрался, невеста моя, Примулочка, ко мне
переезжать хотела, свадьбу сыграть — а тут — сносить! Норку сносить! Да в ней, в норке этой, ещё мой прапрадед жил!! При этих словах из глаз хоббита
брызнули слёзы. — Ну мы с невестой и решили —
не отдадим норку! Набрали припасов побольше,
пересидеть беду пытались. Мол, с нами ломать не будут. Как же! Дверь сломать не
смогли, хорошая была дверь, так — выкурили дымом. Как лис! Я тогда в бешенство
впал, палку схватил да крикунам и громилам — впоперёк
спины! А невеста моя — Примулочка — каминными щипцами
добавляла. Так схватили нас, били, наши же, крикуны хоббитские
били и «за сопротивление властям» — в погреб. Однако сажали-то люди, а люди
забывают, что мы, хоббиты, рыть землю умеем. Бежали мы. Так за нами настоящую охоту устроили,
поймали мою Примулочку, а я отбился... одному из
людей Аспидовых череп проломил. Хоббит замолчал, потом продолжил, и голос его зазвенел от
боли: — У нас в Шире убийств сроду
не было! Даже крикуны наши калечить никого не смеют. Но что, что мне было
делать, когда он на меня топором замахнулся? Что? А я ведь... Я ведь курицу не
мог зарезать — жалко, а тут — человека убить! А что делать, если либо он меня,
либо... Потом я несколько раз пытался Примулочку
освободить, как призрак бродил вокруг. Но её в доме стерегли, пол каменный, на
круче дом стоит, известковой, не подкопаешься. А они... Они на неё надеялись
меня поймать, как на приманку. Не вышло. Ушёл я. И решил, поклялся светом
дневным, тьмой ночной, звёздами небесными, что не остановлюсь, пока не найду
управу на Сарумана. К эльфам пошёл поначалу. В Раздол,
к Элронду. С горем пополам добрался. Остановили меня
на границе: кто таков, зачем пожаловал? Долго я до Элронда
добивался, в конце концов принял он меня, выслушал, но
в горе не помог. Говорил много, да всё шибко мудрёное: про Свет, про Тьму, про
Равновесие Сил, про то, что, мол, Перворожденным
нельзя вмешиваться в дела Смертных. Я себя считаю хоббитом
грамотным, эльфийский понимаю, и Древнее, и Новое
наречие, даже по-гномьи чуть-чуть. И книг прочёл
немало: и эльфийских хроник, и кое-что из Ангмара, да только из того, что Элронд говорил, я едва ли
десятую часть понял. А понял то, что они ещё недавно с Саруманом дружбу водили
и ссориться не хотят. От Раздола на Юг пошёл,
потому что слышал, что гномы опять Морию заняли. По
дороге в плен к горным оркам попал, едва спасся. Но нет худа без добра — я от них под землёй драпал и, минуя
ворота, в Мории очутился. А иначе б не пустили,
сколько ни просись. Рассказал о своих горестях. Балин
и товарищи — гномы душевные, посочувствовали, но помочь не могут. Действительно
не могут. Туго им там приходится. А вот на вопрос «Можно ли у гномов управу на
Сарумана найти?» сказали, что гномам до наземных событий дела нет! Норку
развалили, а никому дела нет! Ведь её сломали-таки, норку мою! А вы знаете, что
такое норка для хоббита? Это дом, очаг, семья, род,
это жизнь его! Без норки я всё равно что мёртвый! А от
мысли, что невеста в застенках томится — кровь кипит!!! Последние слова Тробо
выкрикнул таким громовым голосом, какой мог бы принадлежать разве что троллю,
находящемуся в ярости. Потом он замолчал, тяжело дыша. А по залу гуляло эхо... — Гномы вывели меня через Морийские
ворота, и я направился в Лориен. Но меня туда не
пустили — туда никого не пускают, сколько я не объяснял. Ответили всё то же —
нет, мол, Перворожденным дела до Смертных. Всем дела
нет! Я им говорю: «До того дошло, что хоббиты хоббитов бить стали», а они мне: «Но ведь тебя не удивляет,
что люди бьют людей.» Я им: «Да ведь такого никогда не
было!» А они мне: «так ведь всё когда-то бывает впервые». Но кое-что ценное они
мне всё ж сказали: об энтах и о том, как энты Сарумана прогоняли. Направился я в Фангорн,
к энтам. Насилу отыскал их. Приняли хорошо,
рассказывали много, а ещё больше — слушали. Зельем своим опоили, я от него до
сих пор расту. Но идти в Шир Сарумана гнать
отказались, сколько я ни расписывал пред ними красоты наших земель. Изенгард
они, оказывается, разгромили только потому, что Сарумановы орки в Фангорне деревья рубить стали... ...Оттуда пошёл в Гондор, но по дороге был взят в плен
рохирримами, которые до изгнания Сарумана были с ним
чуть ли не союзниками, да к тому же не поверили ни моему рассказу, ни даже
тому, что я был у энтов. На все вопросы я стал
отвечать, что очень спешу в Гондор и меня туда в конце
концов отправили с обозом. Так я оказался в Минас-Тирите.
Хотел рассказать Наместнику о Сарумановых делах, да
разве к нему прорвёшься, к Наместнику-то! Заместители, секретари, подсекретари, порядок регистрации жалоб... А если б даже и
прорвался — что с того? Они только о войне говорить умеют, войной живут. За
Свет сражаются, за идеалы всякие. А чтоб просто жить, любить, солнышку радоваться
— они этого не понимают и не приемлют. Что им норка! Мелко! Там размах подавай,
подвиги, самопожертвование, и чтоб кровь — рекой обязательно. А ведь все беды
оттого происходят, что живое любить не умеют, ни других, ни себя! Идеалы — вот
это любят. Но ведь мёртвое, мёртвое оно! Что такое идея? Слово писаное. Не
живёт, не дышит, и ухаживать за ним не надо. Говорят, чисты они, идеи ихние. Да, чисты,
как лёд, аж холодом веет! А мы, хоббиты, так не
можем. Мы живое любим, то, что в тепле нуждается, в ласке, что без тебя
засохнет, как цветок без воды... В общем, в конце концов, обвинили меня в том, что я —
шпион Мордора и заточили в темницу. Сырая темница, глубокая, но пол — земляной.
Вот я и выкопался. Бежал. А куда бежать? С таким приметным ростом меня везде
узнают. Куда дальше идти? В Харад — так он от Шира ой
как далеко, поди и не знают, кто это — Саруман, и где
это — Шир. Да к тому же они воевать собрались — то ли
на Гондор напасть, то ли Гондор решил с Тьмой сразиться. — И ни то и ни другое, — сказал Властелин. — Ханаттское золото, плодородные земли и удобная гавань Умбара — вот это привлекает гондорцев.
А борьба с Тьмой — красивое прикрытие, не более. — Я тоже так подумал. Потому что все врут. Каждый — в
свою сторону. Взять хотя бы историю с Наугламиром.
Гномы рассказывают её по-своему, эльфы — по-своему. Или взять сравнить эльфийские предания и книги, написанные сторонниками Тьмы в
Ангмаре. А потом почитать предания гномов, а потом
летописи эльфов-авари. Везде по-разному. Где же
истина? — Ты читал всё это? — Не всё, конечно, но многое. Куда как больше хотелось
бы прочесть. Ну вот, например, говорят, что среди эльфов не было тех, кто
перешёл на тёмную сторону. А в книгах Ангмара
упоминается целый народ эльфов, служивших Тьме, которые жили где-то на севере и
которые... Тробо краем глаза взглянул на лицо Саурона и ужаснулся увиденному. На тёмном лице Властелина отражалась такая боль
и такое безнадёжное отчаяние, что Тробо враз замолчал. — Продолжай! — глухо сказал Саурон. — ...Или вот взять такую историю. Каждый мальчишка в Гондоре расскажет вам о королеве Берутиэль
и её кошках. А в хрониках она не упоминается нигде, если верить им — не было
такой королевы и вовсе! — Была! Была Берутиэль, и
кошки были! — Тогда за что же её из хроник стёрли? Она что —
тёмной была? — Если б она была тёмной, об этом бы гласила каждая
книга. Ты же видел гондорцев, Тробо!
Даже мельчайшую победу над Тьмой они стремятся воспеть в веках! — Тогда кто она? — О, это — длинная и причудливая история. Мы... Не
будем сейчас её касаться... Саурон замолчал, погрузившись в свои мысли. — Кажется, я понял, — начал Тробо.
— Королева Берутиэль была кем-то очень... необычным.
Настолько необычным, что когда король Тараннон Фаластур узнал, кто она, он не только мало что понял, но и
испугался. — Что ж, в целом ты прав, — оторвавшись
от своих мыслей с печалью в голосе сказал Саурон. Однако её истинные
мотивы так и остались не поняты никем. Почти никем... Несколько минут они молчали. — Ну что ж, продолжай, я слушаю, — нарушил молчание
Саурон. — Да я, в общем-то, всё и рассказал. Решил я: раз меня
признали шпионом Мордора, то и пойду в Мордор. Добрёл до Андуина.
Лодки не было, пришлось переплывать, держась за полено — плавать-то я
не умею, а плот заметить могли. Потом — в горы, мимо Минас-Моргула,
по лестницам — вверх, через туннель, мимо крепости, а дальше вот он — Мордор. Я
маленький, незаметный, хожу тихо. Никто так не умеет скрываться, как хоббиты. Так что вы не гневайтесь на стражу — они не
виноваты. — Ну, стража — понятно, а как ты Шелоб
миновал? — Это вы о пауке в туннеле? Бегом миновал, бегом.
Видеть — видел, да не догнала она меня. Или, может, увидела, что мяса во мне
почитай, что нету. — Да, храбрости тебе не занимать... И за такую
стойкость ты заслуживаешь награды. Несколько слитков мифрила
хватит и тебе, и твоим детям, и внукам. Ты сможешь построить норку размером с пол-морийских копей. И невесту вызволишь — деньги чудеса
делают. — Нет, Владыка, мне не надо денег! — То есть как это? — Вот так. Не могу я Шир
предать. Ведь там Саруман останется. Не мне же одному норку развалили. Да и
клялся я Сарумана изгнать. — Да понимаешь ли ты, чего хочешь? Знаешь ли, что
Саруман — не человек вовсе, и не эльф, а могущественный майя, лишь немногим
уступающий мне в силе? — Знаю, Владыка! И всё ж прошу — помоги, не дай
сумасшедшему магу, возомнившему себя единственно правым, надругаться над мирным
краем. Не дай угаснуть смеху, счастью, свету! — Ты опять о свете, хоббит?! — Нет, Владыка, я не о том, вышнем свете, а о том, что
льётся из сердец наших, о том, что теплом, любовью зовётся. Каждому он дан с
рождения, но это — как пламя: угаснет — не возгорится... — Да знаешь ли ты, кого просишь? Знаешь ли, что всё
Средиземье ненавидит и боится меня, Тёмного Властелина Саурона Великого,
проклятого майю Гортхаура Жестокого?! Что мною пугают
детей даже мои союзники?! Что я — кровожадное и безжалостное чудовище, что
всегда и всюду я хотел лишь одного — власти, власти над всем?! Саурон встал и разом оказался втрое выше. Лицо его
потемнело, из глаз заструилась тьма, Багровое Око пылало, над головой
вспыхивали молнии. — И меня ты просишь о добром деянии? — прогрохотал
голос. — Да, тебя, Владыка! Я не верю твоей страшной маске,
потому что знаю — когда-то ты был светлым. А злым и жестоким стал потому, что
тебе тоже сломали норку! — Что!!! Да как ты смеешь, ничтожный кролик, кусок
трепещущей плоти! В подземелье его! Два орка-стражника увели Тробо, как показалось, с большой неохотой. И снова Тёмный Властелин, стоя на главной башне
Барад-Дура, смотрел вдаль. И снова воспоминания терзали его душу. «Одобрила бы
она его поступок?» — спрашивал он сам себя. «Конечно, нет». «А как бы она
поступила в деле с хоббитом?» И тут Саурон знал
ответ. «Надо бы отменить приказ» — подумал он. Но не успел это сделать. Назгул
доставил срочное сообщение из восточных провинций. Откуда-то с Юга в них
вторгся неведомый народ, упорный в сражениях, как гномы, но беспощадный, как
пещерные тролли. Другим флангом орда вторглась в Земли Эльфов-Авари.
Складывалась удивительная картина — исконные враги превращались в естественных
союзников против врага общего. В военных советах пролетело полторы недели. Но Саурон не забыл о пленнике. И, когда выдалась
свободная минута, спросил о нём у Шагоха. — А, хоббит? Живёт — не тужит. Уборку в камере сделал, чистоту навёл, любо-дорого
смотреть. Мы тут... — Что «мы тут»? — Мы тут на небольшое нарушение устава пошли, не
гневайся, Владыка! Работает он у нас. На кухне. И готовит!.. Сроду
такого не ел! — А ну-ка приведите его ко мне! Нет, впрочем, я сам
посмотрю. Недра Барад-Дура напоминали разворошенный муравейник.
Ещё бы — сам Властелин пожаловал... на кухню стражи! Хоббит что-то колдовал над огромной кастрюлей и не сразу
заметил вошедшего Властелина. Обернувшись, он вежливо поздоровался. — Куховаришь, значит? — Да, Владыка. — Моим солдатам нравится твоя стряпня? — Так точно, нравится! — отозвалось не менее четырёх дюжин голосов — орков и
людей, повскакивавших с мест при виде Властелина. — Ну что ж, работай. Можешь вернуться в свою комнату в
башне и вообще — ты больше не пленник, а вольнонаёмный повар Лугбурзского гарнизона. Кроме того, я дарую тебе право
посещать мое книгохранилище. От изумления Тробо выронил
из рук ложку. Неделю спустя Саурон, поднимаясь на балкон главной
башни, обратил внимание на странный запах, исходящий из комнаты, в которой
обычно сидит дежурный назгул. Зайдя туда, Властелин обнаружил презанятнейшую картину. Над большой и, очевидно, весьма
старой книгой, склонились назгул и... хоббит. Другой
назгул стоял рядом и курил трубку, от чего у него из-под плаща отовсюду шёл дым.
Ещё две отложенные трубки дымились на столе. — Ты похож на Ородруин, который вот-вот извергнет
пламя — неслышно подойдя сзади, сказал Саурон. — И вообще, кто-нибудь объяснит
мне, что здесь происходит? — Происходит то, что наш повар выспорил у меня мифриловую цепь второй эпохи, — сказал назгул, склонившийся
над книгой. — Оказывается, и это подтверждено документально, именно хоббиты изобрели табакокурение, а
я-то был уверен, что гномы! — То, что они его изобрели, ещё не значит, что все
должны им в этом следовать! — сурово сказал Властелин. — Смилуйтесь, Владыка, — с мольбой в голосе сказал хоббит. — Им же так мало радости в жизни осталось — ни
поесть, ни поспать, ни выпить по-человечески! Пусть хоть это останется! Саурон как-то странно посмотрел на Тробо. — И откуда ты такой выискался?
Месяца не прошло, а ты уже — лучший повар, орки за тебя
горой, за своего считают, Шагох, вон, докладывает,
что когда ты с ними, ссор не бывает, с Хаттаром,
советником моим, в библиотеке до хрипоты споришь, выигрываешь цепи стоимостью в
королевство, назгулов моих от меня же защищаешь!
Что ж дальше-то будет? Ишь, как дружно дым пускаете,
себе, что ли, начать... А тебе, Тробо, приказ —
сегодня вечером быть в своей комнате в башне! ЧАСТЬ ВТОРАЯ ВЕЛИКАЯ ДУША А жизнь — только слово Есть лишь любовь и есть
смерть Эй, а кто будет петь, если все будут спать Смерть — стоит того, чтобы жить А любовь стоит того, чтобы ждать! (Виктор Цой) Жара и духота, скапливавшаяся над землёй в последние
дни, наконец-то разразилась в эту ночь грозой (А впрочем, ночь и день в Мордоре
понятия весьма относительные). Отблески молний вовсю плясали на стенах, столе, страницах раскрытой книги в
комнате Тробо, когда раздался скрип отпираемой двери
и трепетный свет молний осветил ещё фигуру — высокую, стройную, тёмную. — Приветствую вас, Владыка! — Привет и тебе, достойный хоббит!
Что читаешь? — «Изыскания восточных земель». — Стоящая книга. Ты просто читаешь её, или ищешь
что-то? — Ищу. Ищу упоминания об энтицах. — И для чего это тебе? — Видите ли, Владыка, когда я был у энтов, они мне, между прочим, поклялись, что исполнят любую
мою просьбу, если я найду энтиц. Я ведь теперь
вольнонаёмный, ничто меня не держит, ещё немного окрепну и пойду энтиц искать. Вот только сперва
найду их в книгах. — Полагаю, это будет нелегко. После битвы на равнине Дагорлада они ушли куда-то за крайние восточные рубежи моей
державы. Но, насколько мне известно, в эльфийских
землях Авари они не задерживались. На юг повернуть
они не могли — там пустыни, а ещё дальше — жаркие леса, на северо-востоке —
тоже леса и огромные болота — край не для энтиц.
Остается Хилдориен — прародина людей, край озёр на
крайнем юго-востоке. Далеко ж ты собрался, хоббит. — Но это — мой шанс спасти Шир,
Владыка! Найти их и уговорить вернуться... — Да, это было бы неплохо. До битвы их сады занимали
целиком все Бурые равнины от Сумеречья и до Пепельных
гор. Весной — красиво, осенью — яблоки, да и климат от них был помягче... — А почему они ушли? — Война, брат-хоббит,
война... Много яблонь сгорело тогда в кострах двух величайших армий. Вот они и
ушли, чтобы забыть о тех днях. Деревья ведь им — как дети... Саурон помолчал, глядя на вспышки молний за окном,
потом достал из кармана что-то вроде деревянной шкатулки. — Тробо, у тебя кипяток
есть? — Есть. Я только-только до вашего прихода чай пить
собирался. — У меня тут кое-что другое есть, вместо чая. А ну-ка,
расставь кружки! Напиток был горячий, чёрный и горький, но вместе с тем
— как-то по-странному вкусный. И от него прояснялись
мысли. Саурон достал плитку чего-то тёмного и разломил её пополам, половину
протянув Тробо. — Кофе и шоколад — лакомства Хенны
— дальнего Харада по-вашему. В странах западного мира
баснословно дороги, но вполне доступны для тех, кто с Хенной
и Ханаттой в дружбе. — Я слышал, но никогда не пробовал. — Ну и как? — Вкусно. И запах... — А если бы Гондор не враждовал с Ханаттой,
это бы ели и пили от Ангмара до Пороса, как на
востоке. И купцы имели бы на этой торговле куда больше, чем вся военная добыча Гондора за всю историю Харадских
войн. Так что смекай, хоббит!.. — Осмелюсь предложить кое-что из своих заготовок.
Настоящие хоббитские кексы! Извольте, Владыка! — С удовольствием... О, весьма отменно! Нет, вы
всё-таки замечательный народ! Народ, где есть такие повара, вечен!.. Они посидели ещё. Внезапно Саурон спросил: — Слушай, Тробо, А почему ты
вдруг решил, что я тоже... Пережил «разрушение норки»? Ты что-то знаешь? — Кое-что знаю. Знаю, что Саурон — это что-то вроде
вашего титула на тёмном наречии, то ли «Повелитель повелителей», то ли
«Властелин Колец». Знаю, что когда-то вы были светлым и перешли на Тёмную
сторону вовсе не из жажды власти, а по мировоззренческим мотивам — ведь до
этого вы были майя Ауле, а это — немало. Знаю, что вы приняли имя Гортхауэр, только означает оно вовсе не «жестокий», а
«владеющий силой пламени». Знаю, что эльфы Остранны
называли вас Аннатар — «Даритель». Однако
первоначальное ваше имя — Артано. Гримаса боли перекосила лицо Саурона, но вскоре он
овладел собой, а Тробо между тем продолжал: — Вы пережили крушение двух твердынь вашего учителя Мелькора и низвержение его самого. Вы пережили падение
Нуменора и провал ваших планов — никогда не поверю, что поход на Валинор был
затеян лишь с целью сокрушения нуменорской мощи. Не
поверю и в то, что вы надеялись повергнуть Валинор силой. У вас был какой-то
сложный, изощрённый план, о котором, увы, молчат хроники. Вы пережили гибель вашей державы и штурм Барад-Дура.
Вы доблестно сражались тогда, выйдя на поединок без надежды. Хроники Гондора лгут, утверждая, что вас вынудили на поединок. Куда
логичнее было бы оборонять крепость до последнего,
как, впрочем, и было после вашего развоплощения. Вы
вышли на поединок потому, что ваши враги обещали сохранить жизнь тем, кто
остался в крепости, верно? — Верно, — почти простонал Саурон. — Да, я знаю, они не сдержали обещания, — помолчав
немного, сказал Тробо. — Что ещё известно тебе, достойнейший
хоббит? — вновь овладев собой, сказал Саурон. — Ещё из ангмарских
фолиантов я знаю о первых ваших учениках — Эльфах Тьмы, погибших при разрушении
Утумно. Об остальном могу только догадываться. — О чём? — О том, сколько горечи и боли выпало вам снести, видя
гибель соратников и друзей, о тягости несбывшихся надежд, о том, как это тяжело
— вновь и вновь возрождать и возрождаться — ведь вы дважды прошли сквозь
смерть. Потому-то ещё мне кажется, что вы пережили какую-то жестокую личную
трагедию, и память о ней терзает вас до сих пор. Быть может, ещё со дней падения Утумно. Вы
потеряли тех, кого любили, а, возможно, и ту, которую любили... Издав стон, Властелин опустил голову на руки. — Простите, если я причинил вам боль!.. — Да нет, ты дал мне не только боль... Из года в год,
из века в век меня либо уважают, либо боятся, либо веруют в меня, либо
ненавидят, видя во мне либо союзника-покровителя, почти бога, либо сосредоточие
зла, с которым нет и не может быть ни компромиссов, ни
даже переговоров. Лишь очень немногие видят во мне... хоть и необычное, но —
живое существо, способное не только мыслить, но и чувствовать, страдать,
любить... И уже совсем единицы готовы видеть во мне... друга. И ты — один из
них, Тробо, хотя, быть может, и не подозреваешь об
этом. В тебе есть что-то такое... быть может, то, что люди называют добрым
сердцем, а может и не только это... не знаю. Ты достоин
знать всё! Слушай! Да, она была. Она была эльфийкой
Тьмы, и звали её Эльтридель. Да, я любил её, люблю и
сейчас. Нас, майя, Эру Илуватар сотворил однолюбами. У нас может быть только
одна Возлюбленная, один Лучший Друг и один Учитель. Я утратил всех троих. Но
только не в памяти. Память свежа до сих пор, а ведь мне предстоит жить вечно.
Представляешь, брат-хоббит, ВЕЧНО!!! .................................................................... — Ну вот, теперь я тебе боль причинил, — сказал
Саурон, глядя на побледневшего Тробо.
Но Тробо ничего не слышал. Перед его мысленным взором
вставала череда лет, веков, тысячелетий, наполненных тоской. Тоской, которой не
суждено ни угаснуть, ни ослабеть никогда. НИКОГДА!!! Впервые в жизни Тробо подумал, что Эру Илуватар жесток... — Что стало с ними? — спросил он чуть позже. — Эльтридель сгорела в Лаан-Гелломэ — городе Эльфов Тьмы во время штурма Утумно. Я... не успел её спасти. Мелькора
валары изгнали за грань Арды, заковав нерушимыми
цепями, чем обрекли на бесконечные жестокие страдания.
А Кэрган — брат Эльтридель
— был моим преданным другом и усмирителем моей ярости две эпохи. Он погиб,
когда войска Последнего Союза осадили Барад-Дур. Именно его хотел я спасти,
выходя на поединок. И лишь многие годы спустя узнал,
что после моего развоплощения им пришлось принять ещё
один бой. Последний. И назгулы не сумели унести
его... живым. — Прости. — За что? — За то, что я не сильнее, чем время и смерть! — Да разве ж за это просят прощения... Покажи мне
того, кто сильнее... — И всё-таки надежда есть! — голос Тробо
окреп и налился силой. — Эльфы возрождаются, вспоминают прошлые воплощения. А
Мелькор... Он получит свободу! Даже в эльфийских
книгах так написано. — Тёмные эльфы не возрождаются, а их души выброшены за
грань Арды. А Мелькор... Когда он освободится, грянет Дагор
Дагоррат — Битва Битв — и мир погибнет. — Неужели никто не заступится за мир? — Конфликт Света и Тьмы непримирим. — И никак нельзя помириться? — Нельзя. — Значит, найдётся тот, кто вас помирит! — Попробуй-ка, сведи на переговоры
меня и Манвэ! — Он сведёт! Он сумеет! Он так мир любить будет, что
всё сможет! — Значит, этот «кто-то» будет хоббитом!
— закончил спор Саурон. — А души тех, кто ушёл за грань Арды, должны вернуться
в смертных телах, — продолжил Тробо. Люди же за грань
Арды уходят. Куда, зачем — неведомо. Я же мыслю, наверняка для того, чтобы
назад вернуться, вновь родиться. Так и Эльфы Тьмы — наверняка родятся вновь
людьми, или, если повезёт — эльфинитами. Так что
надейся и ищи, Владыка! — А ведь верно! — потрясённо сказал Саурон. — В
смертных телах, говоришь? Вот так так!
А ведь очень может быть... Ай да хоббит, ай да
молодец! И они снова надолго замолчали. — Скажи, брат-хоббит, —
нарушил молчание Саурон, — а если ты не найдёшь энтиц,
куда тогда пойдёшь? — В Валинор, владыка! — Как — в Валинор?! Морем, что ли, в одиночку
поплывёшь? Как Эарендил новоявленный? Но ведь Тайная
Завеса тебя не пропустит! — Нет, я с востока пойду. Арда
круглая, добреду когда-нибудь. Или доплыву. С той стороны — покои Мандоса, оттуда Валары никого не
ждут, завесы наверняка нету. — С востока?!! — С востока. Перед мысленным взором Саурона пронеслось видение: Тробо, шагающий, плывущий, летящий
на драконе через тысячи лиг; Тробо в Валиноре; Тробо, говорящий с Манвэ; Тробо за Гранью Мира у трона Илуватара.
И внезапно Властелин понял: этот — дойдёт! Если надо, он дойдёт и до Валинора, и до Илуватара. Он и на
Илуватара управу найдёт, если очень нужно будет! Ведь
за ним — невеста, дом, его зелёная страна со странным названием Шир, за ним — прапрадедова норка,
Валар его задери! «А ведь за ним — весь мир» — сам
удивившись своей мысли, подумал Саурон. — Тробо! — Что, владыка? — Не называй меня «владыка»! Для тебя я — Гортхауэр. Или — Артано... Завтра
днём будь на военном совете. А сейчас научи-ка меня набивать трубку! На следующие сутки, в разгар дня (именно дня, хотя
время суток в Мордоре — вещь относительная), военный совет был в сборе. Девять Назгулов, Шагох, Хаттар и много других, как известных, так и неизвестных хоббиту сановников Мордора восседали за длинным столом в
Верхнем зале Барад-Дура, через открытые окна которого свежий ветер доносил
запахи только что прошедшей грозы, прелой земли, прибитой дождём пыли и уже
совсем далеких лесов и полей. Ветер освежал, звал прочь на волю, на простор, однако Тробо было не до этого. Он совсем засмущался в столь
представительном окружении — маленький, щуплый, одетый в форму гарнизонного орка. Вот только цепь — мифриловая
цепь второй эпохи, перекочевавшая на тело Тробо после
достопамятного спора, вызывала завистливые взгляды и перешептывания. Но вот
шёпот разом стих: в зал вошёл Саурон Артано Майя Гортхауэр, Тёмный Властелин Мордора: — Спешу вас порадовать. Только что прилетел улаг с сообщением — победа на Востоке. Враг разбит и бежит
обратно на юг. Так что первая часть совета отменяется. Перейдём ко второй.
Сейчас я изложу вам свои соображения относительно обороны Ханатты. В результате длительного анализа и не без помощи
нашего нового союзника — хоббита Тробо
Дудкинса из Шира — мы
пришли к выводу: единственный способ отстоять Ханатту
— вынудить Гондор перебросить войска в другом направлении. В этом случае ханны успеют вывести в море флот и им не
будет страшен десантный удар с Юга. В целях отвлечения войск Гондора
в направлении Арнора мы считаем целесообразным
освобождение Шира от основавшегося там коварного
врага Мордора — Сарумана. Согласно донесениям Тробо Дудкинса, Саруман практически не располагает в Шире военной силой, поэтому
достаточно молниеносной психологической атаки. Слух о вторжении Мордора в Арнор вынудит наместника двинуть туда войска и прежде, чем
он разберёт, что к чему, время будет выиграно. Кроме того
освобождение Шира от захватчика Сарумана улучшит
отношение к Мордору других стран и народов
Средиземья. А теперь обсудим детали предстоящей операции, — и Саурон выпустил
смачное кольцо табачного дыма... ...Однажды утром (и это действительно было утро, так
как утро в Шире — понятие абсолютное), Саруман, Державный Властитель Колец и
Соцветий и Попечитель Шира не успел
как следует проснуться, когда дверь в его спальне открылась. В проёме двери
стояла щуплая фигурка. «Опять этот болван-мэр!» — подумал Саруман, но в
следующее мгновение понял, что ошибся: вошедший был слишком юн, высок и худ для
мэра. Тем временем фигура подошла ближе. Это был хоббит,
худой, мускулистый, с загорелым лицом, одетый в чёрный плащ. — Здравствуй, Саруман! Не узнаёшь? Это я, Торбо Дудкинс! — Здрасте! Давно не
виделись! Что, с повинной пришёл?! — Не с повинной, а с требованием! От имени всех не потерявших голову хоббитов
требую, чтобы ты и твои подручные убирались из Шира
вон! От таких слов Саруман разом сел на кровати и протёр
глаза. — Ты что, белены объелся,
гадёныш! Аль спился с горя на чужбине и тронулся умом? Эй, стража, взять его! — Стража не придёт. Стража в Водье
купается, нервный шок лечат! — Так ты что сделал, гад? Думаешь,
я без стражи с тобой не справлюсь?! — заорал Саруман, вскакивая с кровати. —
Ошибаешься! Вот я тебя... — Не торопись, Курумир, —
раздался голос за дверью. В дверях стоял некто, закутанный в чёрный плащ. Высокий, худой и в голосе что-то знакомое.. Нет, не
знакомое, не может быть. — Это ещё что за чучело в балахоне! — громче прежнего
заорал Саруман. — Ты что, Тробо, на чужбине себе
товарища нашёл, сумасшедшего, как и сам! А если он не безумен, так не посмеет
поднять руку на великого мага Сарумана Радужного! — Посмею, Курумо. Ещё как
посмею! Холодная рука страха сжала Саруману сердце. Голос! Он
не мог ошибиться — это... это ЕГО ГОЛОС!!! — Да ты не дрожи, Курумо! Не
трону. Хоббиту за это спасибо скажи. Он меня щадить
научил. Но прежде чем ты уйдёшь, знать хочу — зачем? Зачем ты эту идеологию
развёл? Властвовать хотелось? Тогда зачем эти планы да порядки стоеросовые? Пошто мирный народ мучил, садюга?
А не скажешь — сам дознаюсь! — и резким движением незнакомец откинул капюшон.
Кроваво-красные отблески заплясали по стенам. Но даже свет Багрового Ока не мог
уменьшить бледности, залившей лицо Сарумана... ...Дикий крик ужаса пронёсся над Широм,
разбудив даже тех, кто любит допоздна валяться в кровати. Времена были
неспокойные, мало кто вышел на улицу, но уж сквозь окошки наблюдали все. И то,
что они увидели, превзошло все догадки. Прямо по главной улице Уводья, босиком, в домашнем халате, бежал Саруман, а за ним
не очень быстро, но так, чтобы не отстать, ехало десять всадников на чёрных
конях. Все всадники были в чёрных плащах с капюшонами, у девяти из них капюшоны
были низко опущены на лицо, а у того, что ехал спереди, капюшон был откинут, обнажая пышноволосую голову с узким тёмным
лицом и большим красным глазом посреди лба. Одиннадцатый всадник, в котором
многие признали вернувшегося Тробо
Дудкинса, сидел на том же коне, впереди трёхглазого.
Казалось, вся компания лишь сопровождает Сарумана почётным эскортом, а между
тем Саруман бежал всерьёз: бежал, спотыкался, падал, вскакивал и вновь бежал,
периодически оглашая округу воплями ужаса. А сзади ему вторили улюлюканием увязавшиеся за «процессией» хоббитские
дети. Добежав до берега Водьи,
Саруман, не останавливаясь, прыгнул в реку и поплыл вниз по течению,
придерживаясь за подвернувшуюся под руку корягу. А с берега вслед ему ещё долго
раздавался заливистый, многоголосый хохот. Невероятный, невообразимый переполох стоял в Шире вот
уже восьмой день (впрочем он не прекращался и ночью). (на этом пока
текст и обрывается...) Текст был написан Артагортом в VI Эпоху и опубликован впервые тогда же в газете «Вечерний
Гондор» |
