Корабль не придет.

Белым он был, тот корабль, что построил Кердан, ослепительно белым. На нем он ушел на Благословенный Запад, нас не дождавшись, а мы всё смотрели на горизонт.

Нетленная наша Галадриэль, и ее камеристки, и немногочисленный, кто в живых остался, наш народ, и хаккандил* Гендальф, и его сердечный друг Маура (Фродо).

Леголас, как увидел исчезающий парус на горизонте, подпрыгнул и начал орать непристойности, грозя кулаком – как будто его там услышат. Потом сорвал с себя плащ, кинул на землю и начал топтать, крича, что лучше быть орком. Потом – упал сам и зарыдал, как ребенок. А дружок его Гимли только хмурился и молчал – ему-то было почти все равно, отбыть в далекие страны или остаться. Впрочем, здесь – он все равно был как отрезанный ломоть, а к своим не вернешься – раз любезничал с эльфами. Если и не убьют, так сгноят в рудниках. Оба ушли наемниками в Харадрим и там их следы потерялись.

Не так давно умер Гендальф, а Фродо - пятью годами раньше, теперь ясно, что было в слюне у той паучихи… и любовнички заразили друг друга. Нет, мне, конечно, их жаль, но я потерял способность чувствовать чужое горе… Когда погибли мои сыновья.

Мой воспитанник, кукушонок Эстел, что ты наделал… Кто просил тебя связываться с мертвецами… Ты помог им победить Смерть, а они победили для тебя Саурона. И вот теперь они правят всем Средиземьем. А не ты, мальчик мой, Арагорн. Твои министры пьют человечью кровь. Твои маги давно переплюнули даже Моргота в бесстыдных своих злодеяниях. Смерть вырвалась в Арду. И загнать ее назад не в человеческих – да и не в наших, эльфийских – силах.

Я об этом подумал, когда увидел первый труп в нашем долгом походе – это был мальчишка из свиты Галадриэли, и, как видно, умер он быстро. Раздавленная грудная клетка, изломанные, полуоторванные  руки и ноги – с такими ранами долго не проживет даже эльф. А ведь только отошел к ручью за водой. До этого – мы прочесали лес почти на милю от нашей стоянки. И, надо же – в первый вечер… Всю ночь мы несли караул…

А наутро не досчитались Алфглирнен. Она исчезла прямо от походного костра – едва подруги отвлеклись, как место ее опустело. Они думали, она отошла – мало ли, за какой надобностью… Может, так оно и было… Вопрос, что случилось потом. Тела ее не нашли. Хотя долго искали, и звали ее – если бы она была жива, то откликнулась.

Самое странное, что не было чужих следов! Одни следы исчезнувших, или погибших. У ручья в желтой глине отпечатались только та пара ног, что после была вырвана из суставов.

Лес молчал, и молчали луга, на которых мы остановились после двух дней, что шли по лесу. К тому времени счет убитых пополнился еще двумя эльфами – я не знал – я не хотел знать их имен. Меня бесил этот невидимый страшный убийца, и я почти доподлинно знал, что к миру живых он имеет весьма отдаленное отношение. Я отдал приказ не рассредоточиваться, держаться кучно, не засыпать - никому. И – следить друг за другом. А мы патрулировали стоянку. В ту ночь все остались живы.

Хлынул дождь. Давно не бывало подобного ливня. Видимость резко упала, и авангард нашего отряда скрылся за влажной стеной. Спустя четверть часа мы наткнулись на их тела – изувеченные не менее страшно, чем у первой жертвы. Казалось, их головы сунули под кузнечный пресс, а с остальным разбиралась стая взбесившихся волколаков. Куски тел были вырваны зубами – но пасти были не волчьи, не длинные-узкие, а широкие-полукруглые… как у людей. Как только это произошло, дождь сразу же прекратился.

Орки? Здесь? И сейчас? Но орки оставляют следы – уж кому-кому, а мне это известно. И почему-то не было крови. Конечно, с земли и травы ее мог смыть и дождь, хотя сомнительно – под лежащими трупами должны же остаться кровавые лужи. Не было следов крови даже в страшных, рваных, смертельных ранах! Все чисто, словно это и не мертвецы, а тряпичные куклы. В первый раз мой отряд понес подобный урон. Со времен защиты Минас-Тирита. Сказать, что я был взбешен – преуменьшить. И в то же время я понимал, что простой осторожностью уже ничего не добиться.

Бойцы, что были со мной, было, кинулись на поиск убийц, но я их задержал – мне не нужны искореженные трупы родных и друзей.

Нежить идет по нашему следу. Если б было живо то Кольцо! И мое бы наполнилось силой – кто тогда бы из них был нам страшен? Но одно осталось волшебство в Средиземье – волшебство Смерти. И не я им владею. Хорошо, что сил наших хватило на то, чтоб зажечь неугасимые светильники по периметру лагеря, когда вновь встали мы на ночевку – в темноте нечисть собирается с силой, а свет ее отгоняет. Но я знал, что помогут они ненадолго. Изощренный ум вел убийц по нашему следу, и утром, днем или следующей ночью он придумает, как добыть себе новую жертву.

И я решил связаться с Эстелом. Без чего бы то ни было? – спросите вы, и я вам отвечу: да, без палантира. Ум – что эльфа, что человека – сам – порядочный палантир. И мое кольцо, хоть и не имеет прошлой своей мощи и силы, но способно отправить сознание в дальний полет. Я предупредил сыновей, чтобы меня никто не побеспокоил – и не перенес мое тело, когда я буду не здесь (иначе фэа по возвращении может его не найти). И отправился к Арагорну.

Тот спал, и рядом была Арвен, и вот во что она превратилась. Спит, как любой человек, запрокинув на подушке голову и полуоткрыв рот. Проникнуть же в сон Эстела удалось мне не с первого раза – так крепко он спал, что казалось – он умер. Не было в его сне сновидений, лишь безбрежная черная бездна, где вращалось безмолвное сознание, и было оно бесчувственно. Мне удалось до него достучаться, но сил истрачено было немало.

-   А, - не удивился он моему визиту. – Элронд-полуэльф? Здравствуй, учитель. Что тебе в такой час от меня нужно? – и потянулся, хрустнув суставами рук.

-   Если я тебя беспокою, значит, это действительно необходимо. Можешь ответить мне на несколько вопросов?

-   И много их?

-   Нет. Но ответ должен быть развернутым – как на уроке. Согласен?

-   А если – нет? Ты ведь не уйдешь просто так?

-   Ну, поставить тебя в угол и линейкой побить я не смогу. Но, мне кажется, ты сам нуждаешься в моей помощи. И в случае положительных ответов я тебе помогу.

-   Забавное предположение… Что ты можешь сделать такого, чего не могу я? Впрочем, спрашивай… - и зевнул во весь рот.

Самоуверенность его не была наигранной – он действительно был спокоен и доволен жизнью. И мысли переменились в моем сознании, и решил я разрушить его покой, показав правду. И я взял его за руку, и извлек его душу из тела, и, невидимые, мы отправились погулять по столице. Было время после полуночи, но еще не светало, мы летели по темному городу, следуя извивам улиц, и заглядывали в окна.

Вот – то, что я искал. Кабак средней руки. Да, тут многое можно увидеть. Мы зашли, невидимые, сквозь закрытую дверь и присели в пустом углу: Эстел – ближе к стойке, а я – у окна. Там было не так уж много народа – один дремлющий, уронивший грязную башку на нечистый стол, бродяга у самого входа, пара приятелей у очага, не заметивших за оживленной беседой полуночи, хозяйка им время от времени подносила по кружке холодного пива, и веселая компания в центре, под люстрой. Пятеро мужчин явно благородного происхождения, да трое шлюшек при них. Девушки прямо таки лезли из кожи вон, стараясь обратить на себя вниманье клиентов, но те увлеченно слушали статного красавца в бархатном камзоле, глубокий черный цвет которого удачно оттенял бледность лица рассказчика. Он не жестикулировал, но выражение лица менялось от неподдельного ужаса до детского восторга, глаза сверкали, а губы извивались, как две алые змеи. Рассказ завершился фразой, печальной по смыслу, но произнесенной тихим насмешливым голосом: «И мое вмешательство оказалось бесполезным. Все они уже сутки, как были мертвы…»

Он едва пригубил вино из бокала, поднялся из-за стола и, кивнув веселой девице, направился к лестнице, ведущей наверх. Хозяйка одобрительно взглянула на шлюху и едва заметно подмигнула ей, та заторопилась следом. И я жестом пригласил Эстела последовать за ними. Я не любопытен, когда дело касается человеческих пороков… Но этого фрукта я уже знал… И хотел ознакомить Эстела.

…Удар, нанесенный ребром ладони по горлу, отбросил девицу на стену, и, перхая, словно овца, она сползла на пол. Схватившись за горло и глядя на мучителя выпученными от ужаса глазами, она поползла вдоль стены, но тот без труда ее настиг… Схватил за волосы, и, нежно улыбнувшись, приложил головой об стену… Девка отключилась, а красавец отошел к окну, приоткрыл створку ставни и глубоко вдохнул ночной ветер.

Очнулась она лишь тогда, когда тот полил ее водой из кувшинчика. И, когда открыла глаза, он схватил ее за нос и заткнул кляп в кричащий ее рот. Протянутые в мольбе руки были, правда, не без труда, скручены у нее за спиной.

Перевернул на спину и придавил грудь коленом. Потом он достал изящный стилет, и, продемонстрировав ей, медленно надавил острием на веко…

-   Ну, что, выйдем, или будем смотреть до КОНЦА? – спросил я своего бывшего ученика, и тот покачал головой.

-   Обычное дело… Все шлюхи рискуют так умереть, это – одна из особенностей их ремесла. Он достаточно знатен и богат, чтобы иметь право так развлекаться.

-   Но он развлекается так по два-три раза в неделю…

-   Ну так что? Меньше шлюх – чище город.

И я понял, что это ему безразлично.

И мы пошли дальше. Начинало светать. Мы выбрались на окраину, и вошли в один из домов, что я знал и раньше – откуда, вы спросите – смешно, но когда-то его хозяйка была одним из наших осведомителей в Осгилиате.  И вот, лишившись постоянного дохода, она занялась другим небезденежным делом. Мы подоспели как раз вовремя. Старуха только что вылезла из своего ледника с увесистой корзиной и теперь, поставив ее между ног, начала перебирать содержимое. Издали могло показаться, что она достает каких-то особенно мелких молочных поросят, заворачивает их в свежую холстину и укладывает в корзинку пошире. Однако мы подошли поближе – ибо у нас не было риска быть замеченными, и как следует рассмотрели содержимое свертков. Сомнения тут же рассеялись – это были младенцы. Причем не те, что рождены естественным путем – слишком мелкими были тельца, скорее, они были исторгнуты из материнского чрева на полтора-два месяца раньше положенного.

-   Как ты думаешь, - спросил я Эстела. – Что она собирается делать?

-   Как – что, - ответил мне мой ученик. – Она их продаст. Плоть нерожденных младенцев, будучи определенным образом переработанной, продлевает молодость и отодвигает смерть.

-   Да? Ты тоже так думаешь? Или уже пользовался сам?

-   Пока – нет. Я же молод. Но в будущем – вполне вероятно. Моя отчизна во мне еще долго будет нуждаться, и я хотел бы прожить не одну сотню лет.

-   А ты думаешь, это поможет?

-   Не думаю! Проверено десятками моих людей! И Арвен… - и тут он осекся. Упоминание о ней было для меня особенно горько, но в этом контексте… лучше бы он остановился на мгновение раньше.

-   А ты не подумал, сколько душ отправлено было за грань – в обмен на вашу молодость? Не слишком ли неравноценен этот обмен?

-   Учитель! Не городите глупостей! Это же выпоротки мелких шлюх, и невоздержанных крестьянских девок, и гулящих от мужей жен – так что о них говорить? И родители их – навоз человечьего рода, и они бы им стали, когда б удостоились жизни. Это для них – лучшая участь: поддерживать жизнь в избранниках Валар и Всевышнего.

И тогда я понял, что это с ним обсуждать бесполезно. И, по моему совету, отправились мы с ним в Палаты Врачевания. Там тоже было немало интересного для нас.

Беспрепятственно проникли мы туда, куда вход большинству смертных запрещен, где в дверях стоят стражи, а сами двери закрываются на секретные невидимые запоры. Я  провел его к тем пределам, за которыми знание равносильно соучастию – или смерти.

Это происходило так: юноша, раненый, кажется, в ходе длящейся по сию пору Харадримской кампании (отрублена голень, рана начала затягиваться), был во сне перенесен в эту комнату и веревками прикручен к станку. Когда мы вошли, он дергался, пытаясь вырваться, но крикнуть не мог – рот его был заткнут и веревки кляпа завязаны на затылке. К нему подошел маг в серой хламиде и начал читать заклинание, и пока он читал его, тело юноши слабело, и попытки освободиться от веревок угасли совсем. Голова его бессильно повисла между столбов. Маг дочитал, ухватил несчастного за волосы, и ножом, неизвестно откуда появившимся в его руках, перерезал ему горло. Кровь из артерий брызнула в подставленный ранее широкий сосуд, и лилась она страшно долго – или это мгновения утратили свою краткость? Когда все было закончено – я не имею в виду льющуюся кровь, я говорю про действия мага, тот взял эту лохань, и, не переставая речитативом петь заклинания, унес ее куда-то, а труп отвязали от станка и уволокли прислужники. Потом явились двое, и вычистили всю комнату так, будто там ничего не случилось… А через четверть часа притащили следующую жертву. Но на этот раз маг, заметив нас и подобострастно улыбаясь, подошел к Арагорну и спросил:

-   Так как, довольны Вы, Ваше величество, моей скромной работой?

-   Что ж, я думаю, стараешься ты не зря… Можешь просить аудиенции… да, луны через три… и даже раньше. Мы скоро уйдем, и не советую тебе распространяться о нашем визите – мы тут инкогнито…- одобрил его Эстел, а потом повернулся ко мне. – Лучший поставщик двора… Ты же знаешь, министры… Ну, вобщем, не совсем живы. И они нуждаются в свежей крови. Иначе…- и он выразительно провел ребром ладони по своему горлу.

-   А что, без них нельзя? – спросил я его уже на обратной дороге.

-   Можно… да только куда от них денешься? Обложили, как зверя… не уйти. Так что если не можешь сопротивляться – остается лишь наслаждаться! – и Эстел расхохотался. Человеческий смех груб – что по звучанию, что по низменной природе своей, но этот меня поразил еще и своей безнадежной глупостью. – Пошли, теперь я тебе кое-что покажу.

И мы оказались в небесах Харадрима.

-   Кажется, учитель, ты предпочитал положенье над схваткой, - усмехнулся Эстел. – Я даю тебе такую возможность.

Я опустил глаза к земле и узрел битву. Эта битва была ни на что не похожа - невероятная каша, где смешались свои и чужие, где из-за тучи поднятой пыли невозможно было понять, соратник твой или противник в двух шагах от тебя, из которой внезапно вылетали стрелы и дротики, взвивались вверх щиты и летели срубленные головы, лошади брыкались, топтали всадников, и сами гибли от копий и стрел, мечи  звенели, встретившись со сталью шлемов, булавы  крушили черепа, грохот оружия заглушал воинственные кличи и стоны раненых и умирающих. Дикая в своей бессмысленности бойня, ибо вокруг на сотни миль не было того, ради чего стоило бы схватиться на этой бесплодной земле.

И я спросил Арагорна:

-   Ты, как любой разумный правитель, видишь бессмысленность этого кровопролития. Неужели нельзя было решить этот вопрос в Харадримской столице, заслав туда пару десятков хорошо подготовленных и вооруженных бойцов?

-   Ну и что? Тогда бы война быстро закончилась, а нам нужно, чтоб она длилась.

-   Но зачем?

-   Ах, учитель, какой неисправимый ты все же чудак. Смотри, сколько здесь рыцарей – почитай, каждый третий. И все они в своей жизни привыкли лишь воевать. С ними оруженосцы – эти юнцы, кроме битв, грезят лишь о посвящении. А пехота – свободные землепашцы, слишком гордые – или жадные - для того, чтобы половину урожая отдавать мне, своему королю, и потому сбежавшие от своих наделов в армию… Ты представляешь, что бы они натворили, оставшись на родине? Война в Харадриме предотвращает смуту в Гондоре.

-   Но гибнут лучшие люди.

-   Эти – лучшие? Опомнись, мастер Элронд! Сейчас мы отбираем достойных по другим качествам. Тем, что пригодны для мира, а не для войны. К примеру – умение торговать. Многие говорят, что честь торговца – не честь, и как только есть возможность безнаказанно нарушить договор в свою пользу, торговец беспременно это сделает. Но это ли не смелость! Легко бороться с противником, которого видишь перед собой, но бороться с собственной совестью, и победить – для этого нужен героизм особого рода! Или взять то же крестьянство. К чему крестьянину самоуверенность или гордыня? Чтобы помешать нам занять жалкие клочки земли, засаженные пшеницей иль репой, и превратить их в роскошные пастбища с медоносной травой? Видите ли, с голоду они умрут. Нам что за дело? Пусть умирают – в новый мир вступят не все – только те, кто достоин. Остальные станут удобрением.

-   Или пищей для твоих мертвецов.

-   Мертвецов? Да хоть бы и так. Чем они тебе помешали? Между прочим, отличные работники. Семьей не обременены, болезнями не страдают, в отдыхе не нуждаются, а цель имеют одну – угодить начальству. Потому как иначе отправятся в гроб. У министров уже и секретари, и охрана – все мертвяки. Или живых придушили и воскресили заклинаниями, или на кладбищах свеженьких откопали. Все довольны.

-   А ты не боишься, что тебя однажды так же заменят – мертвяком… Или придушат и воскресят?

-   Не посмеют… Меня любят и ценят… Нет, не здесь. Хочешь – верь, хочешь – нет, в Валиноре! Стоит только вам со мной что-то сделать, как – разберутся со Средиземьем, хорошо разберутся, так что вспомнится Нуменор.

-   И Средиземье тебе уж не жалко… Или ты не здесь родился, Эстел?

-   Я люблю Валинор... Хоть его и не видел. А Средиземье – кусок коровьей лепешки… Неужели ты, эльф, не чувствуешь, как оно смердит? Да, конечно, когда-то было прекрасным, но я этого уже не застал. Везде – грязь и мразь, запустение. Энтропия возрастает! Старый замок разрушен.

-   Энтропия возрастает только в замкнутой системе…

-   А незамкнутая, знаешь – что? МОИ МЕРТВЕЦЫ! Они могут жить бесконечно, как незамкнутые системы, что значит – пьющие кровь. Выживает только тот, кто пьет кровь! Это не мы придумали, это – закон природы!

-   Эстел, перестань кричать, будто тебя укусили. Ты неправ. Эльфы еще до возникновения человека создали гармоничную культуру, которая…

-   Гармоничную? А как же завет папы Эру? Зачем вам нужны были люди? Вспомни его обещанье – что каждому эльфу он даст по человеку, а то и по два, чтоб исполнять все эльфийские прихоти. Вы же из-за этого в Валинор вовремя не вернулись! И никогда не вернетесь, это я вам обещаю – Я, Арагорн, Государь Элесаар, избранник Судьбы и самого Валинора! Кончилось ваше время. Все здесь передохнете, в Средиземье. Знаешь, что произошло там, в твоем стане, пока ты со мной прохлаждался? Возвратись – и сам убедишься…

Вся наша стоянка была завалена трупами. Моих друзей, родственников, знакомых. Вон – со стрелой, пробившей насквозь его грудь, лежит Келеборн, дальше – Эрестор, нет, это не его одежды, а головы у трупа нет, потом разберемся, а там – о, Суд Валар! – сыновья… Элрохир и Эладан погибли в неравном бою, сражаясь спиною к спине против нежити, превосходящей их многажды – и численностью, и силой.

Кто-то схватил меня за плечо, и я развернулся, готовый дать отпор хоть самому Морготу – побелевшими безумными глазами на меня смотрел Леголас.

-   Эй, мастер Элронд, пробудились? А я думал, что вы отошли в Мандос, как наши ребята – и он обвел рукой поле боя. Мы с Гимли там защищали девчонок, ой, простите, госпожу…

-   Ладно, расскажи внятно, что здесь случилось.

-   Случилось… Да, случилось, пока вы спали, будто медведь… Сперва сгустился туман… А потом из него как полезли – без лиц, почти что без тел… Отовсюду. Их стрелой не возьмешь, а разрубишь мечом – заново соединяются… Парней ваших застали врасплох – они не таких ждали. Поглядите – только наших ребят тут лежат трупы, а тех, мертвых - нет, даже когда на куски порубили – все! уползло! за своими хозяевами! Гимли одному башку вдребезги расколол – гниль брызнула, а тот ее кусок к кусочку собрал, соединил – и все слиплось. Думал, нам всем конец, напирают… А тут – рраз! – и разбежались. Смотрю – вы идете. Чем вы их так напугали?

-   Страшной рожей… Кто остался в живых?

Как я и предполагал, только те, кто оружие держать не умеет – Галадриэль с напуганной стайкой эльфиек, Гендальф с двумя хоббитами – мертвецы ими не заинтересовались. Леголасу и Гимли несказанно повезло, что они бросились их защищать – на их долю досталось значительно меньше, чем моим сыновьям…

…Мы шли к морю, но мне уже было теперь все равно – не менее, чем на запад, меня тянуло назад – к могилам детей, а это – не то чувство, что когда-нибудь может угаснуть. И – я понял, что путешествие наше – бесполезно. В конце его мы напоремся все на последнюю, Эстелом обещанную мне, гадость. И, когда это случилось, я был готов. Корабль ушел, нас не дождавшись, и никогда не придет.

А зачем ему приходить за нами? Мы же обречены. Каждое мгновение я чувствую на себе невидимый взгляд Арагорновой нежити, боюсь, даже мысли мои им известны. Все, что я собираюсь сделать, мертвецы тотчас же узнают. Но, кажется, вчера мне удалось их обмануть. Я отправил послание в Валинор. Я предупредил заокеанских собратьев, чем они сегодня рискуют. Ибо, как только умрет последний человек в Средиземье, к ним отправится страшный корабль – Корабль Мертвых. Это живым не пересечь ту границу… Мертвецы же проникнут беспрепятственно. Только Эру знает, сколько их будет. И первыми на их пути станут эльфы… А вторыми – Валар. Так начнется гибель богов.

Забудьте же обо мне. И спасайте себя – пока это не поздно. Я обречен – потому что посадил кукушонка на трон… сам, своими руками, подготовил разрушение всей магии Средиземья… сам загубил свой народ, а людям - не оставил надежды… Впрочем, те, кто не видел – не поверят, а тех, кто видел – ничто не спасет. Да, наверно, потому и позволили мне отправить это послание, что оно бесполезно.

Зачем я не отдал то Кольцо Саурону...

Примечания (для не читавших книгу, но смотревших фильм):

Хаккандил - гомосексуалист, букв. "любитель зада"

Эстел - эльфийское имя Арагорна, в перев. "надежда"

Благословенный Запад, Валинор - королевство валар. Валар - повелители стихий в Арде, аналог языческих богов "в реале".