Мангуста, Ольга Хорхой (при участии Сэма о’Вар)

9 ½ дней.

( фанфик по фильму-трилогии «Властелин Колец», орочий гет, R, OC)

1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9. 10. 11. 12. 13. 14. 15. 16. 17. 18. 19. 20. 21. 22.

3.

Межсезонье... Еще не весна, но ее ожидание чувствуется не только в пронзительном ветре, иссушающем гряды последнего снега, в нагрубших почках приземистых яблонь, но и в человеческой суете, что сопровождает подготовку к весеннему севу. Земля не то, чтоб не кормит – сухая роханская степь не дает распахивать дальше, чем в пределах четверти часа ходьбы от любого колодца или ручья, да и то не осваивается полностью – большинство работников любого хозяйства пасут скот, дома остаются одни женщины, дети да немощные старики. Но без землицы нельзя – разоришься на покупном зерне, картохе и пиве. Все дорого, все надо везти издалека – вот и надрываются девки и бабы в поле и на огородах, таскают неподъемные ведра, чтобы к паужне выставлять мужикам на стол собственноручно выращенную нехитрую снедь. Люди не могут без хлеба. Хлебушек держит их в такой кабале, что не снилась и Черному Властелину.

-А ну пошли вон, дармоеды! – вслед воришкам полетела туфля. Сделав в воздухе мертвую петлю, она смачно врезала по затылку одному из воришек. Мальчишка, икнув, рухнул физиономией в грядку. Подхватив юбки и подскакивая на одной ноге, Эдри рванула в сторону потерпевшего.
- Ну, погоди! Сейчас я тебе задам! – схватив мальчишку за волосы, подтащила его к себе. Дождалась, кухаркин сынок нагло ворует картошку из подпола…
- Ты…. Ты… Ты откуда тащишь мешок?

- Да вот, решил на посадку картошечку дозарить...

- Дозарить?.. В мороз?… Ты каким местом думаешь?! И почему ты был с парнями из соседней деревни?!!! – Эдри трясла мелкого до тех пор, пока тот, поняв, что сейчас будут бить, не проревел:
- Они предложили мне две монетыыыыыы … Сказали, что если вытащу им картохи, то получуууууу их…
Кухаренок размазывал слезы по чумазому лицу. Эдри уже и не знала, в чем причина такого рева – в том, что хозяйка поймала его с поличным, или в сорвавшейся сделке. Еще раз, строго в педагогических целях, залепив хорошую затрещину, она отпустила воришку.
- Дуй на кухню и на глаза мне не попадайся!
Мальчишка резво помчался в сторону дома. Эдри уселась на грядку, туфлю она все еще прижимала к себе. Воспользовавшись тем, что кроме пугала её никто не видит, крепко выругалась. Если бы её, «образцовую гражданку и несчастную вдову», услышал кто-то из соседей, апоплексический удар был бы им обеспечен. Для них она всегда была скромной вдовушкой роханского лейтенанта. Эдри подперлась кулаком – что мы имеем на сегодняшний день? Слуги – воры, в доме – раздрай, а Эомер… Еще недавно она была так рада тому, что на неё обратили внимание, пять лет без мужчины – это вам не капусту нашинковать. Поэтому Эдри с радостью отдалась бы грубым ласкам любого солдафона. А тут – какое счастье привалило! Однако, удовлетворив телесную потребность, пришла к неутешительному выводу – для роханского сенешаля она всего лишь одна из многих простолюдинок, которых у него в каждой деревне, как у неё в огороде морковки. Эомеру> глубоко плевать, что у неё на душе. Его интересовало только одно – чтобы к его приезду был готов ужин, чтобы его солдатня со спокойной совестью могла резать её кур, чтобы…
Эдри встала и пошла к дому, проклиная всех на свете мужчин, а своих – особо, изобретательно, с сердцем. Мужа-поганца, что поимел наглость пасть смертью храбрых и оставить её одну; слуг, которые совершенно отбились от рук, Эомера, и не думавшего ей помогать. Эдри горько усмехнулась. Нет, кое в чем он всегда готов был помочь, но ей надо было уже не только это. По ночам она горько плакала в подушку и молила валар, чтобы они послали ей достойного мужчину, который позаботится о ней, и будет не только самцом, но в первую очередь каменной стеной, за которой так хорошо спрятаться и не видеть «прелестей» этой жизни.

Она была достойна этого – более чем достойна. Кто посмел бы сказать, что Эдри не хороша – статная, рослая, с фигурой, напоминавшей песочные часы: полные бедра и пышная грудь при тонюсенькой девичьей талии. Черты лица у нее не то, чтоб уж очень тонки и правильны, но гармоничны, и вздернутый нос невозможно было бы представить на аристократически утонченном лице, а пухлый насмешливый рот составлял ему достойную пару. Глаза... глаза меняли цвет трижды на дню, если ничего не случалось – с утра они были светло-карими, в полдень казались золотыми, как солнечная пыль, а к вечеру золото сгущалось до темноты гречишного меда. В гневе же темнели и метали пронзительно-желтые молнии, и старый Лейф готов был поклясться, что в это время редкие волосы на его макушке электризовались и вставали дыбом, как при грозе. Как вы поняли, Эдри была рыжа – не в масть красной лисички, не под цвет тюльпанной луковицы, а той палевой рыжиной, до которой выгорает степь к середине июля. Не только лицо, но вся она – от шеи и до самых интимных сторон ее тела – была покрыта золотыми веснушками, не сходящими даже в темные зимние месяцы, и казалось, будто кожа Эдри усыпана золотом. Когда бы можно было обменять все это золото на звонкую монету, набрался бы мешок, если не больше.

- Хозяйка! – Лейф ковылял от ворот, и весь его вид показывал, как он взволнован. – Поспешайте, хозяйка, к вам гости.

- Кто? – Эдри отряхнула подол.

- Он самый. Господин Эомер...