Глава 10

Без всяких помех вошел Владимир в Киев. Распахнуты были все ворота, опущены все мосты, по которым в город втекало воинство северных людей. Надеждой на облегчение светились лица ремесленников, робьих людей и простолюдинов. Разгоралась в сердцах искорка веры в нового князя, что ослабит он гнет и узду бояр, чьи терема вольготно стоят на горе.

Черный Ратша сторожко пробирался сквозь толпу. По бокам и чуть сзади возвышались воевода Головня и рында новгородского князя крепкий Дубун. Цепкими глазами он шарил по толпе, высматривая, не мелькнет ли где под одеждой острый нож, не прячется ли где на крыше лучник.

В сердце Владимира перемешались горечь и радость. Радость то сознания того, что вот и он въезжает в Киев на коне, и горечь от сознания цены, которую пришлось заплатить для этого. Но не подобает князю обнажать свои думы, народ должен узреть руку твердую, сильную, а не сомневающегося юнца.

Малуша издалека увидала своего сына. Толпа хлынула, потащила ее с собой. Глядя только на это прекрасное лицо, на кровиночку ненаглядную, она пробиралась сквозь плотную стену из спин, рук, тел. Наконец, она прижалась к боку черного коня, рука ухватила за зеленый сафьяновый сапог. Удерживая левой рукой узел платка, прикрывая им рот, чтобы не закричать: «Сынок!», она шла, держась за стремя, сталкиваясь плечами с другими, прибавляла шаг, и не спускала счастливых глаз с сына. Воевода Головня хотел было прогнать древком копья слишком настырную простолюдинку в черном платке, что осмелилась схватиться за стремя княжеского коня, чуть подал вперед коня. Но, взглянув в глаза немолодой уже женщины, в которых стояли слезы, отвел руку, оттолкнув задних, чтобы не толкались.

Так и шла несколько шагов меж двух коней худенькая женщина, умоляя время, чтобы не спешило разлучать снова с сыном. А сын ехал рядом, погруженный в думы княжеские, и не заметил рядом идущей женщины. А и заметил бы? Мог ли он узнать в ней мать, от которой его отняли в двухлетнем возрасте? Разве что, сердце бы подсказало. Но нет, не опустил Владимир головы, смотрел он вдаль поверх голов в будущее государства Российского.

Головня нагнулся, положил ладонь на плечо женщины, легонько отстранил ее от коня Владимира. Малуша с отчаянием глянула снизу на него, взором умоляя не отрывать ее, позволить еще хоть капельку пройти рядом. Воевода сурово покачал головой, отстранил Малушу, сблизил коней. Может, он тоже вспомнил свою мать, но они уже въезжали в ворота, и нехорошо будет, если хрупкую женщину помнут в толчее.

Малуша отстала, смешалась с толпой, провожая взглядом сына и умоляя в душе всех богов, чтобы он оглянулся. И Владимир оглянулся! Словно толкнуло его что-то изнутри, оглянулся он назад, окидывая взором все, что осталось на пройденном пути. Нет, не заметил он матери, не увидел ее в толпе. Впереди его ждала другая жизнь, новая, которую князь Владимир будет строить своими руками.

Утвердился Владимир, сел на стол своих предков в светлом городе Киеве, стал великим князем Руси.

Странное чувство испытывал Владимир на торжестве вокняжения. По старинному обычаю, старшина, выбранный на вече единым голосом, ложил на голову новому князю ком земли и крошил его. Владимир перенес это подобающим образом. Лишь в душе он чувствовал некоторое раздражение: ведь его ждало столько дел, а приходится терять время на церемонии.

Нет, не забудет никогда Владимир то день, одиннадцатый день июля лета 978, когда он сел на стол своих отцов. В Киев прибыли князья, бояре, мужи нарочитые со всех земель - от Студеного до Русского моря. Остался Владимир один из семени Святославичей и должен возложить на свои плечи тяжкое бремя служения земле Русской.

Княжий терем тесным кольцом окружали гридни, в сенях и в переходах стояли верные воеводы князя Владимира, оглядывая всех и направляя наверх. Там, в Золотой палате они будут ждать Владимира.

Близко в переходах слышны шаги, идут за ним... Князь Владимир вскакивает, надевает ногавицы и белое платно, прикрепляет к поясу меч, набрасывает на плечи красное корзно и останавливается посреди палаты. Он взволнован, - начался великий день.

Вот стучат в двери.

- Войдите! - громко произносит Владимир.

В палату входят несколько воевод и бояр. Они пришли звать Владимира.

- Челом бьем тебе, Владимир-княже!

- Спасибо вам, мужи мои!

Темные рубленые стены Золотой палаты ясно выступали в свете солнца, бьющего сквозь цветные стекла узких окон. Ярко блистало золотом и серебром оружие древних князей, развешанное на дубовых колышках, вбитых в стены: шлемы и топоры первых киевских князей Кия и Щека, щит Олега, помятые и пробитые доспехи князя Игоря. Позолоченные рукояти мечей, бронза окованных щитов, вобравшие в себя ярую мощь предков, дарованную Арием и Перуном, щедро усыпали потолок и стены бликами.

В углу палаты на помосте стояли два тяжелых дубовых кресла на гнутых резных ножках. Темные полированные поручни еще хранили тепло рук прежних хозяев. На этих креслах в свое время сидели древние князья, затем Олег и Игорь, княгиня Ольга и Святослав. Совсем недавно здесь сидел Ярополк и Юлия. Теперь одно из этих кресел займет новый киевский князь - Владимир Святославович. Над креслами сияло знамя князя Святослава - два перекрещенных копья. Но теперь рядом с ним стояло еще одно знамя - князя Владимира: три скрещенных копья с зубцами, которые вырастали из одного древка. Так повелел обычай: к копьям деда и отца новый князь добавлял свое копье.

В это утро в Золотой палате было гораздо многолюднее, чем в обычные дни. Сейчас здесь собрались не только видные мужи Киева и Любеча, воеводы и бояре, но и прибыли гости со всех концов Руси. С юга направили своих послов тиверцы и уличи, с запада прибыли гости от радимичей и полочан. Северные земли представляли роды веси, мери, чуди. Посредине палаты гордо стояли новгородцы: это им принадлежала честь и слава, это они привели в Киев князя Владимира, они выпестовали и взрастили его. С ними начинал Владимир поход, бились они рядом с ним не щадя живота своего, и многих из них не стало.

Не все ладно было меж собравшимися. Еще вчера они рубились меж собой на поле брани, желали друг другу смерти, сходились на мечах. Не все перекипело и сейчас в их сердцах, многие потеряли друзей и близких, не остыло еще ретивое. Воеводы разных земель стояли раздельно, хмуро поглядывали по сторонам, но молчали. Еще тяжелее было мужьям киевским - разделились они надвое: те, кто ждал князя Владимира и не выступил против него и те, кто пошел с Ярополком, кто кормил и вооружал врага нового князя. Последние стояли наособицу по углам, прятали головы, опустив очи в пол. Многие из них ждали суда сурового: что-то скажет новый князь? Сварг понуро стоял в углу: уж его, оружейника и Браздова брата, точно не пожалует Владимир, разве что - столбом с перекладиной.

Но сейчас никто из собравшихся не высказывал своих мыслей, тихо было в палате, все ждали Владимира.

И вот в переходе послышались шаги, из дверей вышли воеводы новгородские Головня, Спирка, Волчий Хвост и несколько других, встали по обе стороны. Яркое солнце било сквозь окно прямо в дверь. И вот в проеме показался князь Владимир, освещенный утренним солнцем.

- Здрав будь, княже! - закричали все в палате.

Владимир прошел через наполненную людьми палату, остановился перед помостом, обернулся, поклонился, отвечая на приветствие. Положив руку на меч, оглядел всех. Теплые карие глаза не пропустили ни одного лица.

- Пошто звали меня, мужи? - прозвучал его спокойный голос. - Я пришел и слушаю вас.

От собравшихся отделились несколько мужей, поклонились Владимиру в пояс.

- Волим иметь тебя князем на киевском столе, - был ответ их.

Владимир помолчал немного и сказал:

- Дружина моя, князья, воеводы, бояре, люди Руси! Вижу, что собрались вы отовсюду, из дальних и близких земель, со всех украин пришли сюда. Благодарю, что позвали меня, чтобы посадить на княжение в городе Киеве и говорить о делах наших. Люди! Не нес я зла Киеву и земле Русской, собираясь сюда из северного Новгорода. Не хочу учинить смуты и усобицы на Руси. Вы знаете сами: брат мой Ярополк убил брата Олега, звал на дружбу свеев и хазар, восхотел с ними пойти на Новгород и на всю Русь. А потому новгородцы и другие северные люди, с ними и земли великого Днепра пошли на дружину Ярополка и разбили ее в честном бою. И не мы, а злые люди наемники и убийцы убили же и самого Ярополка.

- Не ты, княже, убил Ярополка, боги его покарали. Так было угодно богам воздать отступнику от веры отцов наших! Плох был Ярополк! - закричали в палате.

Владимир едва заметно поморщился, слушая угодливые крики. Он хорошо знал, что нет единства мнения у собравшихся. Здесь много было тех, кто хорошо знал происхождение князя Владимира. Не могли богатые мужи Киева все относиться хорошо к сыну рабыни, пусть даже и сыну Святослава. Сам Святослав, уезжая на брань к Дунаю, посадил князем в Киеве не его, старшего сына, а Ярополка, ибо он - Владимир - был сыном робы. И про богов в палате напрасно рьяно кричат, потому что знает Владимир, что многие уже давно отвернулись от старых богов, тайком, а кто и открыто, молятся новому единому богу, привезенному на Русь с Византии еще княгиней Ольгой. Ничем не выдал мыслей своих князь, продолжил спокойно:

- Спасибо вам за такие слова. Хорошо, что в Киеве утверждаются старые законы и вы согласны их защищать. На том и будем стоять, на том стояла, стоит и будет стоять Русь. Вам, мужи, решать, кто будет князем киевским. Я новгородский князь, меня ждет Новгород. Жизнь там тяжела и сурова - многие враги идут на землю нашу.

- Просим тебя, Владимир, быть князем.

- Владимира!

- Быть тебе, княже Владимир, на столе в Киеве!

Неожиданно для Владимира, киевских мужей поддержали и новгородцы. Воевода Головня выступил вперед, могучим рыком перекрыл голоса в палате:

- Княже! Сидеть тебе в Киеве. Голос мы твой всегда услышим, будет надобность - всегда поможем. Посадник твой, Добрыня, у нас в Новгороде есть.

Переглянулись собравшиеся, еще громче зашумели, наперебой закричали:

- Просим Владимира! Быть Владимиру князем!

К Владимиру с двух сторон подошли воеводы, взяли под руки, подвели и посадили на кресло.

Все в палате закричали:

- Сел на столе великий князь Владимир! Славен князь Владимир!

Самый старый воевода Киева Михало Потык сурово спросил Владимира, глядя в глаза:

- Будешь ли верно служить людям?

- Даю слово, - недрогнувшим голосом ответил Владимир, выдержав взгляд.

- А если отступишь?

- Пусть меня поглотит земля...

У Владимира набатом звучали в ушах слова отца, сказанные в последний разговор:

«Запомни, что мать твоя - роба, но никогда не стыдись этого, сила не в том, что один - князь, а другой - робочич, сила в том, кто из них любит Русь, людей наших, землю... Люби и ты ее».

- Слушай, отче, я вот никак не пойму одного. Если человек не принял на земле единого бога, то он попадет в ад? - спросил Владимир священника Григория.

- Да, это так, княже, - смиренно ответил Григорий. - Ад глубоко под землей, царство сатаны и вечного мрака, дьяволы и черти без устали мучают души грешников. Стоят там котлы большие, горят под ними костры высокие, булькает смола. Дьяволы хватают грешников железными крючьями и кидают в котлы.

- И мучить его будут слуги сатаны? - допытывался киевский князь.

- Будут вечно гореть в огне души грешников, и суровые слуги сатаны будут мучить их, - опять подтвердил священник, радуясь, что русский князь интересуется истинной верой.

- Тогда по чьему указу пытают их?

- Согрешивший на земле - вечная жертва ада, - терпеливо пояснил Григорий.

- Все равно не пойму, - искренне удивился Владимир. - Человек провинился перед богом, сделав зло. Значит, его сбил с пути сатана, и человек теперь на его стороне. Так зачем же тогда слуги сатаны пытают его? Какой дурак будет мучить своих слуг? Или у вашего бога пыточные подвалы в аду? А палачей он нанимает у сатаны? - Владимир хлопнул себя по лбу. - Объясни мне такие простые вопросы, священник, - чуть ли не с мукой спросил он Григория.

Священник даже вздрогнул. Пытаясь скрыть смущение, он взял в руки висевшее на груди распятье, поцеловал его. Отойдя к окну, вгляделся в люд перед теремом. На утрамбованной площади дружинники рубились деревянными мечами, попарно и в одиночку.

Несколько молодых русичей стояли рядком у стены, зажав меж ног обшитые кожей большие камни. Выпучив глаза, трясущимися руками они хватали воздух. Из-под кожаных поясков на лбу текли потные ручьи, губы прикушены до крови. Дружинники с вызовом поглядывали друг на друга. У крайнего воина камень пополз по коленям, упал на землю. Русич зло сплюнул, сделал шаг в сторону. Ноги подкосились, и он рухнул, на коленях пополз к стене. Никто не смеялся над ним, все были заняты своим делом. Дружинник, цепляясь руками за стену, встал. Колени его крупно тряслись. Немолодой воевода подошел к нему, сунул в руки лук и тулу со стрелами. Оттолкнувшись спиной от стены, русич постоял, шатаясь, и пошел к нарисованным липовым доскам в рост человека.

Из окна терема был виден холм с требищем. Уже несколько дней и ночей множество древоделов и каменотесов сооружали жертвенник. В самой середине высился вырубленный из старого дуба Перун. Мастера, которые вытесали его, сделали ему длинные, опущенные вниз толстые руки, широкие плечи и выпуклую грудь. Умельцы вырезали на его туловище подобие кольчуги, широкий пояс, длинный меч и тулу со стрелами. Кузнецы выковали богу войны большую голову в серебряном шлеме и приделали золотые усы и большие круглые глаза. По правую руку от Перуна стоял Даждьбог - он был ниже, толстый, со сложенными на большом животе руками; слева - бог ветра и моря Стрибог, сделанный из четырехугольного камня, с крыльями, в большой шапке, из-под которой смотрели на все стороны света четыре одинаковых лица. За этими богами стояли добрый Белобог; злой Чернобог в виде большого пса; медведеподобный Велес с головой быка на груди, с посохом в руке и уткой на голове.

С князем Владимиром пришли воины северных земель, у которых были свои боги. Отныне Киев будут защищать многие племена, у каждого свои обычаи и боги. На одной земле стояли теперь бог далекого севера Мокоша, у которого было человеческое туловище и бычья голова, многозубый болотный бог Эрзя, которому молились гости из-за Идиль-реки. Рядом стояли Святовит, Билбог, Триглав - подобие мужчины и женщины одновременно, с головой на плечах, головой на груди и еще одной головой в детородном месте, - это были те боги, которым веками молились люди в Новгороде, в землях води, еми, коми.

Григорий, призвав на помощь бога, пытался собрать лихорадочно прыгающие мысли. Этот русский князь, сын рабыни, задал такие вопросы, что старый священник почувствовал, как едва не качнулась его вера в единого и всемогущего. Как ему объяснить, обратить душу к церкви Христовой? Адовым огнем русича не испугать - до сих пор горят по всей Руси погребальные костры. Славянин свято верит, что его очищенная огнем душа попадает в Ирий к навьям, душам предков. Какие слова сказать, чтобы Владимир понял, что адов огонь - это тот огонь, что жжет души еще при жизни, превращая честь человеческую в пепел. А русичи боятся потери чести пуще огня.

Григорий поднял голову, начал речь, осторожно подбирая нужные слова:

- Княже, хочу говорить с тобой откровенно - тут лишь ты, да я, и еще бог. Нужно, чтобы человек поверил в единого бога, чтобы не было раздора из-за веры. Тогда люди не будут биться из-за того, чей бог лучше или хуже. Бог есть любовь, бог есть добро несущий миру. Он отец, дух и сын святой, троица единосущная, предвечно существовавшая, не имеющая ни начала, ни конца. Единственно вера, истинная, данная самим сыном божьим в евангелиях от святых апостолов. Принявший истинную веру спасен в сей жизни, а в иной пребудет в раю у бога. Отвергнувший истинную веру попадет в ад.

- Не боги ведут войны, а люди... - задумчиво промолвил Владимир.

- Нет, боги... руками людей, - возразил Григорий. - Посмотри, княже, в окно. Видишь, сколько богов на холме? Это все языческие боги Руси. А есть ли мир в земле твоей? Брат идет на брата, бог на бога. Чернобог бьется с Белобогом, Перун воюет со всеми, болотный Эрзя сам за себя. Когда обратят взоры к единому Христу, не будет вражды на этой земле. Это укрепит твою Русь, княже, - проникновенно сказал Григорий.

Спокойное лицо седовласого священника, мудрые глаза успокаивали Владимира и побуждали на искренность.

- Правда, святой отец? - Владимир со всем жаром подался к священнику.

- Истинно говорю...

- Все сделаю ради земли Русской! - вскричал князь. Если это надобно, то введу и христианство на Руси. Даже если понадобится обнажить для этого меч! - он взволнованно заходил по палате.

Седовласый священник проникновенно сказал:

- Я ведь знал тебя еще с того времени, когда ты был младенцем. Мы с твоей бабкой княгиней Ольгой уже тогда хотели крестить тебя, была готова и купальня и евангелие, крест, но отец твой, князь Святослав, вечная ему память, не позволил.

Владимир вспомнил слова, что сказал ему отец перед последним своим походом:

«Помни, сын, и чти богов наших, но если придет время, когда люди позабудут завет и покон отцов наших и прадедов, отвернутся от Перуна и Сварога и восхотят принять христианство, как бабка твоя княгиня Ольга, как мать твоя, то не перечь им».

Князь Владимир долго думал.

- Что же делать мне? - наконец спросил он.

Священник своими понимающими глазами словно в саму душу князя заглянул.

- Если человек примет крещение, - ласково говорит Григорий, - господь отпускает все грехи, содеянные им прежде. И приобретет он жизнь вечную в раю...

- А что такое - рай? - перебил Владимир.

- Рай - это место на небе, где жизнь идет без забот и тягот. Там души распевают хвалы единому богу, - терпеливо объяснил отец Григорий.

- Не верую, я отче. Помоги мне! - просто сказал Владимир, с надеждой глядя в мудрые глаза священника, уже приняв в душе решение.

- Разумно думаешь, княже. Если бы вера Христова была плохой, разве приняли бы ее многие русские люди, бабка твоя Ольга? Тебе нужно принять крещение...

- За тем и пришел... - выдохнул Владимир.

«Не для себя делаю, для других...»

- Крещается во имя бога отца, и сына, и святаго духа... - торжественно звучал в палате голос священника Григория. Тихо потрескивала свеча в подсвечнике, звонко ударяли в купель капли с мокрых волос князя Владимира.

Воспоминания о последних днях с новой силой нахлынули на Владимира. Спустя седмицу пребывания Владимира в Киеве, который с позором оставил Ярополк и укрылся в Родне, к нему в палату зашел воевода Головня.

- Княже, стража на воротах задержала лазутчика. Говорит, что у него к тебе дело.

- Кто такой?

- Воевода Блюд. Не говорит, зачем, молвит только, что важное дело, - Головня помялся, спросил:

- Куда его?

- Веди, - екнуло сердце у Владимира. Не иначе, как от Ярополка с вестями.

Головня ввел в палату крепкого мужчину в кольчуге. Из-под личины выглядывала рыжая с густой проседью борода. В прорезь остро смотрели карие глаза. Не дожидаясь вопроса Владимира, вошедший быстро сказал:

- Княже, только с тобой хочу речь вести.

Головня вопросительно глянул на Владимира.

- Мне не от кого таиться, - резко бросил князь Владимир.

- Дело большой важности, княже, - убедительно произнес неизвестный.

Владимир кивнул Головне. Воевода вышел, забрав при этом меч ночного гостя и угрожающе сказав:

- Отдам на выходе. Если выйдешь…

Хлопнула плотно прикрытая дверь.

- Я знаю тебя, - сказал Владимир, - остановившись перед дружинником. - Ты воевода Ярополка, вуй князя Святослава, Блюд.

- А я и не таюсь, великий князь.

Воевода Блюд поднял личину, снял шелом с головы. Начавшие седеть волосы скомкались от пота.

Немолодой уже муж упал на колени.

- Спасибо тебе за то, что принял меня, княже. Прими поклон не только от меня, но и от брата своего, от князя Ярополка.

- Встань, воевода, - резко сказал Владимир. Ему неприятно было видеть дружинника своего отца на коленях. - За поклон благодарю. Только не поздно ли? - усмехнулся киевский князь.

Блюд попытался поцеловать руку Владимира. Тот резко выдернул ее, брезгливо отер о ногавицы. Обошел стол, стал напротив воеводы, оперевшись побелевшими кулаками о столешницу.

- Что хочет Ярополк и его дружина?

- Княже, - Блюд заторопился, глотая слова, - я как мог, уговаривал его от битвы под Любечем, и, кажется, он уже был согласен со мной. Но ты же знаешь киевских бояр и воевод. Они надеялись на помощь ромеев и печенежского кагана Илдемы.

- Ну и где же эти помощники? - ехидно рассмеялся Владимир.

- Они предали нас, - скорбно сказал Блюд, опустив голову.

- А еще я приехал сказать тебе, великий князь, что Ярополк протягивает тебе руку, и отдает себя на твой суд, - на Владимира глянули слезящиеся глаза, и только в самой глубине вспыхнул и погас огонек, но князь не увидал ничего в полумраке.

Владимир долго думал. Обида на брата прошла. Сейчас он чувствовал себя единственно правым, на язык просились злые слова.

- Много зла принес мой брат, - сказал уже однажды высказанные слова. - Много пролил он крови людей русских. А предали его - как воздаяние за то, что сам он предал закон отцов наших. Его, как убийцу братьев своих, может ждать только смерть.

Блюд вздрогнул, быстро глянул на Владимира. Пламя светильников колыхнулось, резко выделив глубокие морщины и печать боли на лице киевского князя.

- Но я не хочу больше проливать крови. Допрежь всего я князь, уж потом я брат. Потому, как князь, я прощаю его, и как брат, протягиваю руку ему.

Воевода шагнул к столу, схватил руку Владимира, поцеловал ее, горячо воскликнул:

- Ты великодушен, княже Владимир. Я сделаю все, чтобы князь Ярополк послушался тебя, но…

Владимир выдернул руку.

- Говори! - резко сказал он.

- Княже, не все бояре приняли Ярополка, не простят они ему Любеча. Кто-то держит камень за пазухой.

- Кто?! - люто крикнул Владимир, побелев как снег.

На крик вбежал Головня с мечом в руке. Князь взмахом руки отослал его. Головня недружелюбно глянул на сгорбившуюся спину ночного гостя, вышел, тихо притворив дверь.

- Можно только догадываться, княже. Это могут быть и те, кто ушел в Родню, и те, кто остался в Киеве. Твои мужи увидят в нем врага, его бояре - сочтут его предателем.

- Поделом! - не удержался Владимир. - Но крови не будет более. Пусть и бояре возвращаются в Киев. Всем найдется работа, не только мне. А Ярополк может выбрать любой город.

- Все, все расскажу о твоем мудром решении, милостивый княже Владимир, - искренне проговорил воевода, пятясь спиной к двери.

- Ступай, и привези Ярополка в Киев, - промолвил Владимир сурово.

Ярополк, выслушав воеводу, скрипнул зубами.

- Победителем себя мнит, робочич! Ах, почему же не пришли нам на помощь печенеги и ромеи к Любечу? Как пса распнул бы Владимира. Но будет еще мое время! Отсижусь где-нибудь в Ростове или Суздале, наберусь сил и отомщу. Жестоко отомщу! - вскричал он в ярости.

- И всех бояр, что остались в Киеве и в Любече и переметнулись к Владимиру, на поток пущу. И тех собак продажных, что сейчас со мной, а уже глядят в сторону Киева. Боги вздрогнут, - что я с ними сделаю!

Князь Ярополк в бешенстве заходил по палате. Воевода со страхом слушал его, уже думая о том, что его-то Ярополк не простит в первую очередь, ибо именно он привез мировые слова от Владимира. В его душе уже созревал план. Опустив голову, он ни словом, ни взглядом не выдал себя.

Ярополк был уверен в своей правоте. Впервые за всю историю Руси он добился того, за что проливали кровь и бились отцы-деды. Именно он, Ярополок, заключил мир с каганом Илдемой, а также с печенегами и хазарами, чьи орды пытались остановить и гибли при этом русские князья. Предки сотни лет боролись с ромеями, проливали кровь на Дунае и Русском Море. А теперь они сами просят заключить с ними мир и дружбу. Не он ли, Ярополк, печется о благе земли Русской? То, что Владимир разбил его под Любечем, это не больше, чем их внутреннее дело. Не будет же Владимир, в самом деле, расторгать мирные договоры?

Успокоившись, Ярополк сказал Блюду:

- Что ж. Пока покоримся. Но сын рабыни еще узнает меня. Ты со мной, воевода? - внезапно спросил он.

Воевода торопливо кивнул головой.

Тихо в потаенной клети. Умеют делать на Руси схроны, где можно поговорить о чем угодно за толстыми дубовыми стенами и не боясь чужих ушей. Коптят плошки по углам, отбрасывая причудливые тени по стенам. Молча сидят бояре Брынцал, Потаня, Рудак, Савостян, Кукса, Бленд, слушают речь воеводы Блюда.

- Вот и все, что сказал Владимир, - устало выговорил Блюд.

- А сдержит ли слово сын робы? Не скарает нас на горло, как головников и татей?

- Ему можно верить, слово он сдержит. Сказал, всем найдется работа, - напомнил воевода.

- Найдется, ага! - сразу закричали двое - Брынцал и Потаня, на чьи деньги, в основном, и набиралось войско. - Палачу найдется работа.

- Говорят, что Владимир принял христианскую веру и тайно крестился, - слова воеводы были подобны греческому огню, что вспыхнул на столе.

Бояре оторопели, разинув рты.

- А значит, недалек тот день, когда крестит он и Русь. Он поступает как христианин.

Брынцал крякнул:

- Эко оно, дело то! Совсем другой расклад.… Хоть и не спасет крестик от меча палача, но все же… как-то спокойней.

Он засуетился, потирая нервно руки, обратился к собранию, незаметно мигнув Потане:

- Ну, что, други, пора расходиться? Воеводе нужно отдохнуть перед дальней дорогой.

Воевода Блюд не видал, что вслед за ним поднялся с места и выскользнул через еще одну дверцу боярин Потаня. Сидевший на бревне рында Лешак быстро вскочил на ноги, внимательно выслушал хозяина, спрятал за пазуху звякнувшую калитку и бесшумно исчез в темноте киевских переулков. Боярин Потаня внимательно огляделся, прислушался к приглушенному говорку Брынцала за углом терема, который провожал воеводу опального князя, и вернулся через клеть в потайную комнату.