Глава 23

До леса оставалось совсем немного, а непонятная стена не исчезала. Наконец, они уперлись в деревья, столь густые, что нечего было и думать пробраться здесь на коне. Степняки пустили лошадей вдоль кромки леса, выглядывая хоть малый просвет среди стволов.

Субудай не любил леса. Ему, сыну степи, было неуютно под густыми кронами, когда не видно неба, а белые корни, словно подземные черви, пытаются обхватить ноги. В ветках кто-то постоянно шебуршится, сыпется кора, чешуйки, ветки, а за каждым стволом мерцают чьи-то огненные глаза, серые тени мелькают со всех сторон, заставляя постоянно держать руку на рукояти сабли. Глазу не за что зацепиться среди одинаковых стволов, нет таких привычных примет, как холмы или курганы. И постоянный удушающий запах прелых листьев, коры, сырой земли и свежей крови, так не похожий на аромат родной степи.

Наметанный взгляд выщемил заросшую травой едва заметную тропинку, ведущую в глубь леса. Внутренне содрогнувшись, Субудай пустил лошадь под ветки, следом копыто в копыто ступала лошадь Шавкала.

В степи всадник видит далеко, и привык запоминать приметы. Он ловит очертания земли там, где опускается небо, не глядя вверх, знает, где солнце, куда падает тень. В лесу совсем иное - Шавкалу с Субудаем приходилось постоянно оглядываться, пытаясь запомнить деревья, кусты, чтобы суметь вернуться, когда понадобится. В лесу листья гасили солнце, превращая могущество света в игру лучей и теней. Рожденный в степи ненавидит лес, он готов сжечь злой лес, чтобы ходить всюду беспрепятственно.

Едва видимые отметины говорили о том, что не более трех дней назад здесь прошел старый человек с посохом. Почти невесомое тело все же оставило следы. Вот наклонены в одну сторону и сломаны травинки, вот посох проткнул прелый лист, из-под которого, извиваясь, выполз земляной червь.

Где-то высоко среди крон голубело небо, здесь же тихо и сумрачно. Монотонность покрова, под которым и земли то не видно, утомляло и притупляло внимание. Субудай остановился на развилке, потеряв след. По всем приметам, тропка должна была идти меж двух толстых стволов, по краям которых была совсем непролазная чаща. Но Субудай никак не мог увидеть хоть одного отпечатка любого следа, и остановился, озираясь. Непроходимые завалы словно специально образовали этот путь, и это показалось ему странным.

Шавкал остановился рядом стремя в стремя, внимательно огляделся. Слабо шумели высоко над головой кроны, где-то попискивали мелкие птахи, колотился головой по сухому стволу дятел. Упала на землю гнилая ветка, рассыпавшись трухой.

Шавкал тронул лошадь, держа наготове саблю. Когда он уже почти миновал древесные ворота, в лесу звонко щелкнуло, вскинулись вверх, разлетаясь в стороны, прелые листья. Басовито рявкнула освобождаемая тетива, знакомо зашелестел воздух оперением стрелы.

Степняк мгновенно упал на шею лошади, поднимая ее на дыбы. Захрипев, лошадь завалилась набок - в ее горле торчала толстая оперенная стрела. Шавкал успел соскочить до падения, припасть к земле. Субудай стек с седла, теперь оба степняка, прильнув к прелым листьям, слушали, как мечется меж деревьев бешеное эхо издыхающей лошади. Выкатывая глаза, хрипя, судорожно расшвыривая копытами листья, лошадь мешала слушать лес, поэтому Шавкал сильным ударом сабли отделил голову от крупа. В наступившей тишине снова слышны были переклики птиц и угрожающий шум в кронах над головой.

Шавкал передернулся: если бы он шел ногами, то эта стрела вошла бы в грудь ему, а не лошади. Он зло ощерил зубы, неслышно засмеялся. Тупой урусут! Он, видно, забыл, что степняк никогда не покидает седла без нужды, и даже в гости в соседнюю юрту едет верхом. А за своего погибшего коня он возьмет втрое, впятеро, он возьмет все!

Пригибаясь к земле, он двинулся вперед, выставив перед собой щит. Невидимый стрелок нашелся: в траве были вбиты колышки - к крайнему была привязана жилка, пропущенная через серьгу, подвешенную на другом колышке, от него жилка, отмеченная дорожкой взметнувшихся листьев, уходила дальше в кусты.

Еще дальше они нашли наглухо закрепленный к двум деревьям трехаршинный лук, который был нацелен так, чтобы стрела попала в грудь человеку, идущему по тропе. Нашлось и еще два самострела: в древко лука и тетиву упиралась круглая палка, от нее шла жилка, прикрепленная к тяжелому бревну, и от бревна к колышкам. Задевший ногой жилку сбрасывал плашку со сторожка, бревно падало, срывая круглую палку с дуги лука, тетива пускала стрелу.

Степняки злобно изрубили саблями охотничью выдумку русов, двинулись дальше, внимательно глядя под ноги и по сторонам. Лес посветлел, и перед ними оказалась большая поляна с высоким холмом посередине.

Но это была не деревня. Отгороженная прибитыми к деревьям толстыми жердями от дикого зверья по кругу, поляна была уставлена деревянными фигурами богов. В холм был врезан полумесяцем большой навес, бревенчатая крыша которого была покрыта мхом и проросшей травой. Людей нигде не было видно.

Стоя в кустах за оградой, Субудай с Шавкалом слушали тишину, потом оторвали от деревьев несколько жердей, осторожно ступили на землю славянского храма, ведя за собой лошадь.

Перед навесом стояли двенадцать деревянных истуканов с грубо вырезанными чертами - как получилось у резчика, как пошла рука с резцом, так и пошла.

Ничтожные боги презренных язычников! Боги, которых можно узреть, потрогать руками, даже плюнуть! В центре стоял огромный идол, вытесанный из цельного дерева. Большие выпученные глаза дубово смотрели перед собой из-под шлема. Одна рука опирается на подобие меча, другая прижата к боку.

Торжествующе-зло разглядывал Шавкал молчаливых идолов. Степняки знали истинного бога, единого, который из ничего сотворил небо и землю, по его слову появился свет. Единый отделил твердь от воды, сотворил солнце, луну и звезды. Единый и всемогущий не имеет образа, поэтому степняки считали величайшим смертным грехом попытку изобразить его предполагаемые черты в камне, в металле, в дереве. В своей непостижимости единый запретил людям искать его черты в окружающих предметах, ибо он был больше неба и вмещал в себя все доступное и недоступное пониманию. Бог избрал, простер свою руку над степным народом, над хазарами. Только степняки имеют право владеть землей. Бог великодушно допускает существование других народов, чтобы хазары овладевали их имуществом и женщинами и надевали им на шею ярмо, как скоту.

Велик единый! С насмешкой смотрели Шавкал с Субудаем на глупых богов бессильных славян, которые живут в лесу, как грязные свиньи. Субудай ударил саблей деревянного бога, прислушался. Тишина стояла над поляной - струсил бог славян, не поразил его стрелой или мечом.

Шавкал рассмеялся, развязал штаны и помочился на главного идола. Со смехом он переходил от статуи к статуе, стараясь направить струю в деревянные лица.

Едва слышный вздох раздался сзади. Степняки резко метнулись за деревянные статуи, развернулись, готовые к бою. Под навесом кто-то сидел. Еще один славянский бог?

Оставшийся от великана-дерева пень с вырезанной спинкой и поручнями был очень удобен для сидения и созерцания изваяний богов. Подложенные под спину и на сидение мешки с пухом располагали к расслаблению и дреме. Старый, очень старый волхв дремал, когда его разбудили голоса степняков.

Он не пошевелился, сил хватило лишь на тяжкий вздох. Волхв знал, что его сейчас убьют, ибо осквернили на его глазах святыню, а он ничего не смог сделать.

Степняки приближались. Очень давно волхв не видел хазар так близко. Молодой хазарин, огромный, гибкий, закрывающий собой сразу полнеба, подошел и остановился в двух шагах. Белые зубы злобно ощерились. Увидав, что перед ним всего лишь старый дед, он спрятал саблю в ножны. Со смугло-коричневой кожей, под короткими усами полные яркие губы кажутся вывернутой раной. На щеки из-под шлема падали две курчавые прядки волос. Сзади стоял еще один - крепкий, широкоплечий. Редкая борода росла по кости челюсти, тонкий, словно прорубленный рот, глаза - узкие черные щелочки.

Волхв не испытывал страха смерти, его у него просто не было. Он был настолько стар, что почти не помнил своего имени, не то, что имени князя, под чьим знаменем ходил на хазар и печенегов. Но первый свой бой он помнил всегда, и страх за содеянное иногда приходил к нему по ночам. Словно это было вчера: неслась в горячечном видении серая степная земля под копытами коня. Остался позади порубленный в жестокой сече отряд хазар, стыло под горячим степным солнцем обезглавленное тело его друга, и озлобленная дружина русов ворвалась в стойбище, мстя за набег и друзей. С визгом разбегались степнячки с детьми, хрипели порубленные кони, полыхали юрты.

Из-за высокого колеса телеги выскочила молодая хазаринка в цветном платье и, неловко размахивая руками, побежала в степь. Множество черных косичек подпрыгивало на ее плечах и спине. Он погнал коня вслед за ней, обогнал, развернулся навстречу хазаринке. Широко раскрытыми черными глазами степнячка смотрела, как опускается прямой длинный меч рукой молодого ярого всадника. Она зажмурилась, судорожно прикрыла тонкими смуглыми руками большой живот.

Острая сталь, не встречая на своем пути воинской брони, вошла в правое плечо около шеи и выскочила у левого бедра. Разваленное тело упало на серую траву, распоротый цветастый халат обнажил смуглое тело с вывалившимися наружу красно-сизыми внутренностями. Черные шаровары лопнули у пояса, бесстыдно оголив кожу живота. В его разрезе что-то копошилось, похожее на маленького красно-бурого человечка. Существо подняло большую голову на тонкой шее, закрытые глаза уставились на всадника. Сморщившись в комок, оно раскрыло рот и неслышно в шуме боя заплакало-закричало. Распаленный злобой, всадник умчался дальше рушить, сечь, и забыл об этом. Насладив душу местью, обсушив пот у горевших телег степняков, дружина повернула назад.

Случайно или нет, конь пронес его мимо зарубленной хазаринки. Вывернутая затылком кверху, голова уткнулась в чахлую траву, под телом тошно поблескивала лужа крови. Из живота тянулся в пыль толстый белесый жгут, уже засиженный мухами. Маленького существа нигде не было видно.

Еще раз он сходил в поход, но уже никогда не смог поднять оружия на безоружного врага, и, наконец, все рассказав князю, ушел в лесной храм. И вот степь сама пришла за ним в лес.

Круглое лицо наклонилось над ним, грязная лапа сильно дернула за бороду. Вскинулась старческая рука, ткнула перед собой острым посохом, метясь в лицо. Но нет былой силы в теле - уткнулся обожженный конец палки в обтянутую толстой кожей грудь степняка, скользнул по нашитым бляхам, выпал из стариковских пальцев.

Шавкал откачнулся, бешеными глазами глянул на покусившегося, выхватил нож. Выдернув старика за бороду из кресла, поднял перед собой, полоснул ему по горлу ножом. Бросив легкое тело под ноги и дико завизжав, подпрыгнул, опустившись каблуками на худую грудь старика, вымещая зло за причиненный страх.

Бегая по поляне, степняки свалили статуи богов, сволокли их в одну кучу, подожгли. Долго из-за ограды смотрели на высокий огонь. Легко оперевшись на жердь, Шавкал перелетел через изгородь, подбежал к пню-креслу, заскочил на него с ногами, спустил штаны. Вернувшись к Субудаю, обернулся к поляне, зло плюнул через изгородь.

Обратно шли по своим следам. Шавкал снял с павшей лошади седло, взвалил на спину, пошел по тропинке впереди. Субудай вел свою лошадь за повод, не выпуская из руки саблю и поминутно озираясь по сторонам.

Громко переговариваясь, к ярко горевшему костру подъехали промокшие Збыслав, Панька и Никита. Расторопный Фазиль обшарил всю рощу и весь берег в поисках топлива; теперь костер щедро дарил тепло людям. Рядом громоздилась еще одна куча веток.

Хмурый Збыслав сбросил с себя кожаные рубаху и штаны, стянул через голову вязаную рубаху, растянул на кольях возле костра. Стуча зубами, пересмеиваясь, Никита с Панькой последовали его примеру, протягивая к огню руки. Головня терпеливо ждал, пока Збыслав сам расскажет о том, что они обнаружили.

Панька, потянув носом, льстиво пропел:

- Мя-ясом пахнет… - и завертел головой в поисках источника запаха.

- Подожди, пока остальные подъедут, - укоризненно сказал ему Иваш, - а то после тебя одни только косточки останутся.

Панька уже отыскал глазами горку зеленых листьев и веток тростника, из-под которых тек одуряющий аромат поджаренного мяса.

- Жестокий ты, Иваш, мы промокли, продрогли, разбили лбы о преграду, нас чуть не утянули на дно сомы, пытались съесть щуки, а ты… ты такой… бессердечный, - жалобно застонал Панька.

- Твоя не права - Башка сердечный, он о твоя желудка думал, когда кабан валил, - заступился за Иваша Фазиль, сердито поглядывая на здорового Паньку, которому кабанчика, наверное, на один раз.

- Да вон, они идут уже. Второй глаз подставлю, если они не сытые. Куда ж они тогда вторую лошадь дели, как не съели?

Токтагай поглядел в сторону леса, нахмурился.

Субудай с Шавкалом молча прошли мимо костра, провожаемые вопросительными взглядами. Шавкал бросил седло на землю около запасной лошади, невозмутимо подошел к костру, легко опустился на скрещенные ноги.

- Где лошадь? - спокойно спросил Токтагай своего воина. - Что случилось?

Шавкал обвел насмешливым взглядом дружинников, задержал его на Головне, коротко чиркнул себя по горлу ребром ладони, смолчал.

Подошедший Субудай коротко объяснил, что лошадь сломала ногу в лесу, пришлось ее зарезать.

Фазиль принес мясо, каждому подал толстый прут, чтобы можно было подогреть остывшее мясо над огнем.

- Фазиль, ты батыр или кто?! - завопил Панька, получив свою порцию. - У тебя сил не хватает принести кусочек побольше?

- Вай, Панька, обжор ты, однако, - покачал головой Фазиль. Раскидав ветки, он вытянул за клык огромную веприную башку, одной рукой через костер протянул ее Паньке.

- Это мне?! - изумился Панька.

- Тебе, обжор. Там мозг многа, - хитро заулыбался Фазиль, сощурив черные глаза.

- Пойду, камень посмотрю? - спросил Иваш Головню. Тот пожал плечами, иди, мол, сходи.

Вечерело. Солнце уже наполовину скрылось за горизонт, заливая небо багровым светом. Лес почернел, притих, от реки тянуло прохладой. С поверхности воды на берег карабкался бледный туман. Острокрылые ласточки носились над водой и берегом, не замечая никакой преграды.

За шаг до камня воздух заметно густел, а обойти камень оказалось уже невозможным. Тело словно погружалось в густую смолу. Увязавшийся следом Фазиль потыкал саблей в воздух за камнем, удивленно вскрикнул. Иваш испуганно подскочил к нему. Фазиль дрожащим пальцем показывал на висевшую в воздухе саблю. Успокоенно хмыкнув, Иваш вытянул саблю, которая заметно вибрировала в руке и сопротивлялась, словно живая.

- Держи, а то твой хан тебе уши надерет, - без улыбки сказал Иваш, отдавая саблю Фазилю. Степняк смущенно потупился, пряча оружие.

Иваш подсунул руки под камень, натужно закряхтел, раскачивая его. Фазиль опять испуганно вскрикнул, подпрыгнул на месте. Мимо его ног из-под камня быстро проползла большая серая змея. Проводив ее взглядом, Фазиль догадался помочь Ивашу. Вдвоем они перевалили камень, толкнули вперед. Круглый валун свободно покатился, приминая траву. Сунувшийся вслед за ним Иваш чуть было не завяз в мареве, как муха в патоке.

За спиной вновь раздался крик Фазиля. Оглянувшись, Иваш увидел, как друг сидит на корточках и травинкой тыкает в яму, оставшуюся после камня. Перед ним лежало змеиное яйцо, по поверхности которого петляли трещинки. Маленькая острая головка с покрытыми пленкой глазами уже пробила скорлупу и изо всех сил карабкалась на волю. Злобно зашипев, змееныш мотнул головкой в сторону Фазиля, вырвался из скорлупьего плена и заскользил по земле к ногам степняка. Фазиль мгновенно выхватил нож и отсек ему голову. Свиваясь в светлые кольца, тело змееныша сползло обратно к скорлупе. Плоская голова, в угрозе открыв пасть, в которой был виден крохотный загнутый зуб, осталась лежать неподвижно. Фазиль уже хотел отшвырнуть его, как Ивашу пришла в голову неожиданная мысль.

- Постой-ка, - придержал он за плечо Фазиля, - думка есть.

Положив голову змееныша на листок травы, вернулись к костру. Достав из тулы стрелу, Иваш сдернул с нее наконечник, ножом расщепил конец. Боясь взять голову змееныша в руки, прижимая ее сучком к земле, вырезал ядовитый зуб, вставил его в расщеп. Фазиль, с любопытством смотревший на занятие Иваша, округлил глаза.

- Ай, Башка! Ай, шайтан! Моя понял…

Збыслав, натягивая на себя просохшую рубаху, улыбнулся:

- А что? Может, и поможет…

Вдруг Фазиль выхватил саблю, никто не успел и глазом моргнуть, как он взмахнул ей в сторону Иваша. Иваш только услышал, как мимо тонко свистнул воздух, хрустнула земля рядом с бедром. Скосив глаза, он увидал, как рядом извивается обезглавленная серая змея. Фазиль вытер клинок о траву, отбросил ногой подальше от костра останки змеи, возмущенно сказал, хмуря брови:

- Ишь, приполз, гад. Рассказать хотел…

Стемнело. Окружив кольцами костер, сидели путники, перебрасывались малозначительными фразами. Шавкал с Субудаем сидели неподвижно, словно изваяния. Похожие на вырубленные из камня, бесстрастные лица, сполохами освещал костер, делая резкими тени.

Для степняков все было обычным: по тысячелетнему заведенному укладу текла кочевая жизнь - не все ли равно, в каком уголке степи сидеть у костра с поджатыми под себя ногами, пережевывая лепешку с брынзой или кусок вяленого мяса, потягивая кумыс или ведя неторопливые разговоры? Пахло полынью и дымом, день догорал, и было приятно, что догорает он медленно, уважая часы отдыха усталых людей. А кусочек степи исподволь наливался сумерком ночи и все громче звенел цикадами. А когда Вечный Возница на своей колеснице начнет приближаться к черным вершинам неба, смолкнут голоса, догорит костер и тишина окружит маленький кочевой городок.

- Странное у меня чувство, - смущенно почесал голову Панька, - будто и нет никого на земле. Только мы... да вы, да костер. А там, - он ткнул пальцем за спину, - в темноте, все кончается.

- Когда-то очень давно, - ни к кому не обращаясь, заговорил Токтагай, тонкой веткой подталкивая выскочивший уголек обратно к костру, - был на земле край, полный богатых и цветущих садов. И жил в тех садах счастливый народ, который назывался хаду. Ни один народ на земле не был так щедро одарен милостями создателя. Это были красивые, стройные, как тростник, великаны, со светлыми волосами и голубыми глазами; самый маленький из них был ростом как два обыкновенных человека, поставленные один на другого, а жили они по тысяче лет и больше. И правил теми людьми грозный и могущественный царь Шаддад, который покорил себе все соседние и дальние народы, и все они платили ему дань. У самих хаду было все, что только может пожелать себе человек: на их обширных и тучных пастбищах множились и паслись стада скота, земля была столь плодородна, что им не нужно было даже работать.

- Но вместо того, чтобы жить в благочестии и чтить завет всевышнего, данный им по его милости, хаду стали забывать его и впадать в самые тяжкие и черные грехи. И вот настал однажды день, когда творец не захотел больше терпеть этого и решил сурово наказать хаду. Сначала он хотел затопить все сады и хаду вместе с ними, но потом решил дать им возможность исправиться. Тогда он навел сон на весь народ хаду, а потом послал страшный вихрь, который поднял их и перенес в далекий, холодный полунощный край, где месяцами не бывает солнца. И когда хаду проснулись, Бог сказал им: "Там, где вы раньше были, вам жилось слишком легко и беззаботно, и от безделья вы впали в грехи. Теперь я перенес вас в такую землю, где вам придется много трудиться, чтобы не умереть с голода и холода. Если вас это исправит, вы вернетесь на путь истинный, и вы научитесь жить достойно - я возвращу вас назад. Но если и здесь не изменитесь, то будет совсем худо: я переселю вас еще дальше на полночь, где никогда не всходит солнце, и откуда нет пути.

- Так вот, хаду сначала взялись за ум и стали жить по завету. Кругом были дремучие непроходимые леса, в которых обитало множество всякого зверья и птиц. Народ хаду сделал себе луки, стрелы и копья, стали охотиться, научились разводить огонь, питаться мясом животных и одеваться в звериные шкуры. Построили себе теплые дома из древесных стволов, научившись этому искусству у русов, которые были их ближайшими соседями. В то время русы были другими совсем - невысокие и темноволосые, но мужчинам хаду понравились их женщины и они стали общаться с ними и вот, прошло много лет, четыреста или пятьсот, и все русы стали похожи на хаду - такими же сильными, светловолосыми и голубоглазыми, только меньше ростом.

- Теперь я знаю, почему русы такие сильные, - выпалил Фазиль, воспользовавшись тем, что Токтагай на мгновение замолк. - Свою силу и храбрость они получили от этих великанов!

- Это так и есть, - подтвердил Токтагай, немного помолчав, добавил спокойно:

- И не только это. Если бы хаду остались в том краю дальше, то, наверное, эти два народа совсем бы перемешались, и русы сделались бы непобедимыми. Но, на счастье других народов, этого не произошло.

- А что дальше-то было? - Панька никогда не слышал таких сказок, и поэтому сидел, выставив вперед оба уха и разинув рот.

- Недалеко от того места, куда Бог перенес хаду, в самой глубине лесов находилось царство белых джинов, земля которых была подобна раю. Золото там лежало под ногами, как простой песок, а драгоценные камни валялись всюду целыми кучами. А за стеной высоких диких гор, в полунощном краю, где всегда темно и холодно, жили черные джины. Там постоянно дуют пронизывающие ветра, а лед и снег никогда не тают. Белые джины были сильнее, и черные никогда не нападали на них. Но когда здесь появился народ хаду, царь черных джинов стал уговаривать царя Шаддада вместе идти войной на белых джинов, которые были так дики, что даже не знали огня и питались только сырым мясом. «Я возьму себе их землю, потому что в моей земле темно и скверно жить, а ты возьмешь себе их богатства, которые сделают тебе владыкой и повелителем всех людей», - соблазнял джин царя хаду.

- Царь Шаддад долго не соглашался идти против воли создателя, но потом подумал и решил, что неизвестно, когда Бог захочет перенести хаду обратно на землю обетованную. «А тут, - размышлял он, - если мы победим белых джинов, мы и без помощи Бога станем жить лучше, чем в раю!» Поддался Шаддад на уговоры, и выступили они войной против белых джинов, и продолжалась она девяносто лет. В начале побеждали черные джины и их союзники хаду, которые уже вышли из леса и жили на берегу реки Итиль. Но потом на помощь белым джинам пришел святой богатырь Кидыр, или его зовут еще - Хызр, со своим волшебным копьем, и они победили противников. Царство черных джинов было разрушено и им пришлось искать себе другое место.

- И куда же они делись? - Панька уже забыл про то, что это было давно, а может, и не было, и искренне переживал за тех и других.

Токтагай чуть улыбнулся, пожал плечами.

- Говорят, они ушли под землю, там тоже есть царства, где их не достанут белые джины, которые не могут опускаться так низко, точно так, как человек не может опускаться глубоко под воду.

- А они не вылезут? - обеспокоился Панька, щупая землю под собой.

Токтагай улыбнулся, пожал плечами.

- А с народом хаду что сделали белые джины? - спросил молчавший до сих пор Никита.

Токтагай оглядел сидевших рядом Иваша с Никитой: светловолосые, ясноглазые, словно в них текла кровь тех давних хаду, они чем-то отличались от других дружинников Головни.

- Белые джины, - продолжил он, - загнали их туда, где прежде жили черные джины, в страну ночи и холода, а дорогу назад загородили такими высокими горами, что через них нельзя перейти ни человеку, ни зверю, даже птица не может перелететь через них. В той стране совсем нет зверей и птиц, водились только огромные животные: хуту - с одним рогом на носу; мухор - у которого было два длинных белых рога на голове и два хвоста, и заур, который был так огромен, что для того, чтобы дотянуться до его головы, нужно встать друг другу на плечи двадцать человекам. Но великаны хаду научились убивать этих животных и питаться ими. Тогда белые джины послали туда громадную птицу Тавлынг, которая начала преследовать этих животных, и они, спасаясь от нее, ушли под землю, в пещеры, в которых жили прежде черные джины, укрываясь от лютой стужи.

- А как же хаду? Они, что, умерли от голода?

- Нет, Бог не дал им погибнуть: два раза в год к их берегу приплывает чудо-рыба такой величины, что нужно идти целый день, чтобы от хвоста до головы дойти. Хаду обрезают столько мяса, сколько им нужно, потом рыба опять уплывает в море. Там она обрастает мясом и вновь возвращается к хаду.

- Поскольку в той стране, где стали жить хаду, не было дерева и не из чего было развести костер, то они сначала очень страдали от холода. Но потом, один из белых джинов по имени Ант, которому нравились хаду, похитил из кузницы священный огонь, оседлал птицу Тавлынг, что перенесла его через высокие горы, и подарил народу хаду этот огонь, сбросив его с неба прямо к ногам хаду.

Белые джины сурово наказали Анта: они приковали его несокрушимыми штырями к этим горам и заставили ту самую птицу Тавлынг прилетать каждый день и клевать железным клювом его печень. А еще они сказали, что оковы сами упадут, если найдется такой человек, который согласится встать на место Анта.

- А что, хаду никогда не пробовали уйти из тех земель через горы или отыскать другую дорогу? Я бы не утерпел - излазил бы все дырки, - огорченный такой ленью хаду, спросил Панька.

- Они, наверное, и сейчас пробуют, но не могут этого сделать: слишком круты и высоки эти горы. Несколько хаду все-таки сумели добраться до вершин гор, но белые джины заколдовали их, превратив в камень. Они и сейчас стоят там. И всякий, кто вступит на тот гребень горы, тотчас же окаменеет.

- Правда, под горами есть множество пещер, соединенных меж собой. Но правит там хозяйка этих гор, и горе тому, кто надумает пройти сквозь горы. Она лишает их разума и заставляет работать на себя рудокопами или камнерезами. Ослепленные ее красотой, они пытаются найти такой камень или вырезать из него небывалой красоты цветок, который превзойдет по красоте саму царицу, - только тогда она отпустит пленника. Говорят, что кому-то удавалось, и хозяйка отпускала его. Только теперь они стали совсем дики и свирепы, и их сразу убивают те народы, в земли которых они приходят. Мой дед видал костяк одного такого хаду возле города Великий Булгар. Он висит на большом дереве, к которому булгарский царь когда-то приковал хаду за то, что он ел людей.

- А дед не говорил, какой он?

- Говорил, и даже измерил его: он имеет в высоту почти двенадцать локтей, а голова его, как колесо от телеги или походный котел.

- Ого! - присвистнул Панька и почесал макушку, - с таким на кулачках не побалуешь. Одним щелчком пришибет. Однако и его завалили, - он довольно ухмыльнулся, гордый за неведомых охотников.

На минуту все притихли, очарованные дивной тишиной ночи и переваривая услышанное. Молчание опять нарушил Панька:

- Ну, а те русы куда делись? Мы же вот они - здесь сидим. Значит, не побили их всех белые джины?

Токтагай ничего не ответил. Подкинул несколько веточек в затухающий костер, поглядел в небо.

Вспыхнувшее ярко веселое пламя осветило лицо Головни. Росский воевода сидел, задумчиво глядя в костер. Темные глаза под густыми нависшими бровями отразили огонь, глубокие складки на щеках стали резче. Головня сидел без шлема, теплый ветерок от костра иногда шевелил черные с густой проседью волосы. Небольшая борода и усы придавали ему угрюмый и нелюдимый вид. Высокий лоб выше середины был светлый, незагоревший, от почти постоянного ношения шлема.

- У нас говорят немного не так, - вдруг сказал он тяжелым низким голосом. Все невольно вывернули головы в его сторону. - Давным-давным, тьму, может - две, лет назад пришли на эти земли два брата со своими семьями. Звали их... - краем глаза Головня увидел, как Токтагай быстро глянул на него, опустил голову, - … как звали их, никто уже и не помнит. Откуда они пришли - тоже никто не помнит.

Он немного помолчал, поглядел на Токтагая, мельком скользнул по непроницаемым лицам Шавкала и Субудая. Фазиль разинул, было, рот, чтобы что-то спросить, но, наткнувшись на хмурый взгляд воеводы, сробел.

- Пришли они сюда еще в то время, когда из Днепра пили воду огромные, с дом, звери с большими белыми рогами на морде и длинным толстым носом, и паслись косматые звери-великаны с одним большим рогом на носу.

- Может, это были охотники или просто скитальцы, которые пленились красотой этих мест. Они не пошли дальше - поставили здесь свои шалаши, и скоро к небу поднялся дым первого костра. Братья были сильные охотники и охотились на огромных животных с одними палицами и копьями. Зимой братья ударами дубин и уколами копий загоняли зверя-великана, может быть, это и был мухор, в глубокий снег и там добивали его, скованного в движениях. А летом братья гнали мухора на высокий обрыв, размахивая горящими ветками - а все звери, даже великаны, боятся огня, и сталкивали его оттуда вниз. Такая охота давала им все: мясо он ел, шкура шла на одежду, жир на топливо и светильники, а из громадных ребер делали каркасы для шалашей. Охотились и на других животных: на дикую лошадь, ловили рыбу. И сейчас в Киев, на Подоле, когда роют колодцы, на глубине в десять сажен и более, находят кости этих животных, находят и каменные наконечники для стрел и копий.

- Каменные? - ахнул Панька. - А как же их ковали?

Головня пожал плечами:

- Не знаю. Я воин, а не охотник. Так вот, жили братья мирно, поставили деревянные дома, много детей появилось у обеих. Все бы хорошо, но решил бог поссорить их, или, наоборот, проверить их дружбу. Кто ж теперь это разберет, что у него было на уме? Возвращались поздно ночью как-то с охоты, и вдруг из-за куста на них сзади напал великан. Старший брат оттолкнул младшего, а сам схватился с напавшим. Долго они боролись, били друг друга кулаками, пинали ногами. Никто не мог взять верх. Старший запретил младшему вмешиваться и помогать ему, ибо противник один, и пусть двубой будет честным.

- Уже утро наступило, а они все бились. Увидел тут старшой, что у противника на лицо повязан черный платок с прорезями для глаз, чтобы никто не узнал. Изловчился тут он, схватил платок левой рукой и сдернул с лица нападавшего.

- И кто это был? - аж подскочил на месте Панька.

От мощного тычка пудовым кулаком в спину он чуть не полетел в костер.

- Ты дашь послушать, али нет? - рыкнул на него Збыслав.

- Все-все, я умолкаю, язык я свой уже глотаю и прочь отсюда уползаю.

На коленях Панька обогнул Збыслава по дуге, притулился с другого бока воеводы, быстро устроился, подогнув под себя ноги.

Головня спокойно продолжал:

- Младший брат видал, как сильно удивился брат, как открылись широко в изумлении его глаза, а сам он не мог увидеть, кто это был, ибо стоял сбоку, но тут напавший провел подлый прием под ногу, а сам подпрыгнул, перевернулся в воздухе и сиганул в кусты, которые сразу вспыхнули. А у старшого онемела нога, подвернулась, и он упал.

- Растяжение, наверное? - опрометчиво предположил было Панька.

Збыслав угрожающе начал подниматься.

Панька быстро согнулся, выпалил:

- Понял - не дурак, дурак бы не понял.

- Подбежал к нему младший брат, подхватил его и понес домой на спине. Только после этого стала сохнуть нога, не мог он уже ходить много и далеко на охоту. Стал младший брат охотиться один и кормить обе семьи. Но звери уходили дальше, и стал младший брат приручать их. Скоро у него были большие стада, которые он перегонял с места на место в поисках сочной травы.

Старший брат тоже не сидел без дела. Он сделал из железа первое рало, научился выплавлять медь и бронзу, в его обиходе появились первые металлические изделия: ножи, топоры, мечи, мотыги, наконечники для стрел и копий. Он стал возделывать поля, засеял их ячменем, пшеницей, просом и чечевицей. Изобрел гончарный круг и жернов - теперь у него были мука и посуда. Многое сделал он, пока младший брат кочевал.

- Вот пригнал свои стада ближе к дому и настиг его вечер, когда остался всего один переход. Увидал он тут большие поля, заросшие густой сочной травой, которая очень понравилась стадам. Загнал он животных на поле, а сам решил отдохнуть, чтобы утром с новыми силами пуститься к дому.

- Рано-рано утром старший брат сел на коня и поехал осматривать поля. Видит он, что поля все потравлены, хлеба втоптаны в землю, вырваны с корнями, и на поваленных стеблях валяются лошади, туры, коровы, овцы. Схватился он за голову - весь многолетний труд был сгублен, теперь его семья и семья брата, которая жила вместе с ним, остались без хлеба на много лет, ибо он посеял весь запас, что собирал по горсти с маленьких полян.

- Разъярился он и бросился убивать животных. И хоть он хромал, но все - равно оставался великим охотником, поэтому он быстро убил и покалечил всех животных. От рева раненых туров проснулся младший брат и видит, что его с таким трудом приученных животных убивает какой-то охотник. Бросился он на него и сшиб на землю одним ударом, потому что одна нога у старшего брата почти совсем не слушалась, и его легко было уронить. Но не узнал старший брат младшего - возмужал, солнце опалило его, сделав кожу его темно-коричневой, он отпустил усы и бороду. Попался ему под руку камень, кое-как поднялся он, замахнулся, и в это время младший брат узнал его и хотел крикнуть: "Брат, это я!". Но не успел - ударил его камнем в голову родной брат и убил. Потом зарыл на окраине поля и закидал камнями, чтобы дикие звери не добрались.

- Вернулся он домой, никому ничего не сказал, снова стал ждать брата и вести хозяйство. А брат все не идет, старшие сыновья брата уже выросли и пошли искать отца. Средние дети старшего брата тоже выросли и тоже пошли искать своего дядьку. Вот теперь и ждет старший брат и брата, и детей.

- А где..? - начал было Панька, но Головня сурово оборвал его:

- Все. Спать. Завтра будем что-то думать другое...

Скоро ночь накрыла все своим пологом, лишь у догоревшего костра неподвижно высились на страже фигуры Збыслава и Субудая.