Глава 16

Утром бодрый и свежий Пан разбудил громкой возней. Прижимаясь спиной к теплому камню, Никита скрючился, не желая расставаться с прекрасным сном, где он высокий, в белой, подпоясанной красным поясом, рубахе, выходит один на один с врагом. На него с надеждой смотрит сам князь всей земли русской, а он, простой кожемяка, голыми руками крушит чужого богатыря. Потом в нос начал вкрадчиво вползать запах жаркого. Над всем этим раздавался тонкий журчащий звук. Лениво открыв один глаз, Никита поискал им источник шума. На опушке леса стояла большая белая корова, с длинными изогнутыми рогами, с серебряным колокольчиком на шее. Спиной к нему на поваленном дереве сидел Пан и методично двигал руками. По широкой, с дверь их кузни, спине вверх-вниз перекатывались толстые мышцы. Взошедшее над лесом солнце, облило позолотой длинные пшеничные кудри Пана. В журчание вплелось легкое насвистывание.

Спать уже расхотелось. Никита тихо встал, стараясь не разбудить свернувшегося как ежик Иваша, пошел к Пану, пригоршней собирая росу и кидая ее в лицо.

Услышав за спиной шаги, Пан оглянулся. На Никиту глянули веселые синие глаза.

¾Выспался? - белозубо улыбнулся Пан.

Никита кивнул, с интересом глядя, как ловко справляется с работой Пан. Поставив под вымя кожаную котомку с распоркой из ивового прута, Пан умело охватывал толстыми пальцами сосцы и тянул вниз. Ароматные белые струи били в подойник. Пьянящий запах парного молока плыл над долом, заставляя просыпаться всю живность и высовывать любопытные мордочки из норок.

Никита сорвал свежей травы, поднес пучок к носу коровы. Земун оглядела его влажным черным глазом, в глубине которого мерцали звезды, лизнула горячим языком в щеку, и ухватив пучок, с удовольствием захрумкала.

Пан выпрямился, держа в руке полную котомку, порылся рукой в необъятном кармане штанов, достал несколько маленьких берестяных кружечек. Зачерпнув из подойника, он расставил их на опушке.

¾ Пойдем, не будем мешать… - смущенно сказал Пан Никите.

Хлопнув ладонью по спине корову и легко толкнув ее, Пан потянул Никиту за рукав к костру, на котором уже шкворчало мясо.

Кожемяка послушно пошел за ним, постоянно оглядываясь. Корова Земун легко побежала по долу, поднимаясь в небо, и скоро белое облако растаяло в синеве. Из леса выглянула черная волчья морда. Желтые глаза скользнули по Никите, волк отвернулся, опустил морду к земле. Никита увидал, как часто засновал красный язык, лакая молоко. Из кустов высунулась огромная бурая морда бера. Прокосолапив к волку, он легко толкнул его носом в бок. Волк нехотя оторвался от молока, отошел, сел на задние лапы, глядя на бера. Тот тыкался носом в маленькую кружку, пытаясь сунуть в нее широкий язык. Недовольно рыкнув, он осторожно обхватил ее лапами, поднялся во весь громадный рост и опрокинул в пасть молоко. Поставив ее на землю, он в раздумье замер. Никита с удивлением увидал, что кружка опят наполнена до краев молоком. Бер еще раз опорожнил ее. Поставив кружку на землю, бер глянул на волка и два громадных зверя медленно пошли рядом вдоль опушки. С высокой ели на землю спрыгнула большая коричневая шишка, за ней упала еще одна, поменьше и зеленью. Приблизившись к молоку, они по очереди напились. Никита с трудом разглядел маленькие черные глазки, прикрытые чешуйками-веками. Подойдя к ели, коричневая, видимо, старшая, подсадила зеленую шишку на ствол, и они друг за другом поползли в вверх, скоро растворившись среди веток.

Над прогоревшим костром, над углями висел прут с тремя большими кусками мяса. Пан растолкал Иваша, тот открыл глаза, тут же зажмурил их от яркого солнца, вскочил на ноги, пробурчал недовольно:

¾ Опять не дали поесть, даже во сне.

Он скинул с себя рубаху, легко нагнулся, провел рукой по росе, докрасна растер лицо. Никита с восхищением смотрел на друга. Тяжелая работа в кузнице превратила его из худого нескладного подростка в мощного юношу, с широкими прямыми плечами, с крупными удлиненными мышцами на руках, толстые запястья переходят в массивные кулаки. Плоский живот в неровных валиках мышц, выпуклая грудь с пластинами мускулов. Иваш вернулся раскрасневшийся, с мокрой кожей, повеселевший. Достав меч, он вопросительно взглянул на Никиту. Тот согласно кивнул. Иваш взял второй меч в левую руку. Повернувшись лицом к восходящему солнцу, вскинул оба меча, скрестив их над головой. Багровые блики заиграли на длинных прямых клинках.

¾ Приветствую тебя, жизнь и свет дающий Ярило! - торжественно произнес Иваш. ¾ Пусть будет легкой твоя дорога!

Мечи в его руках заискрились, наливаясь багровым светом от рукоятей, по клинкам заструились бледные ручьи огня, собираясь на остриях в сверкающий ореол. Наконец, две ветвистых молнии с шипением сорвались с остриев в сторону солнца.

Утренний румянец светила стал блекнуть, уступая место слепящему блеску расплавленного золота. Иваш опустил мечи, длинные руки расслабленно повисли. Внезапно мечи опоясали сверкающие круги вокруг него, казалось, что они живут отдельно от него. Смертоносные вихри перемещались над землей, пересекались, возникали и исчезали сзади, спереди, над головой Иваша, который стоял неподвижно, лишь качаясь из стороны в сторону. Шипение рассекаемого воздуха перешло в тонкий свист.

Никита с гордостью за друга взглянул на Пана. Тот, изредка отрываясь, чтобы повернуть над костром мясо, с явным удовольствием смотрел на Иваша. В васильковых глазах стояла нескрываемая зависть. Улыбнувшись Никите, Пан поднял вверх большой палец.

¾ Да-а, - уважительно произнес он, ¾ ас. Не все асилки так могут, разве что Перун, да еще пяток других. В наше время и оружие было другим.

Он помолчал, глядя, как Иваш идет к ним, перевернул мясо, озорно улыбнулся.

¾ Ты позволишь? - кивнул он на прислоненный к камню лук. Никита бегом принес лук и три стрелы, захватив, для выбора, и лук Иваша. Немного меньше и легче, чем лук Никиты, из костяных пластин, склеенных между собой. Обмотанный по всей дуге жилами, он почти не уступал луку Никиты. Достав из кармана тетиву, он протянул лук Пану.

Иваш уже убрал мечи в ножны, теперь через голову натягивал рубаху, с любопытством разглядывая Пана. Их вчерашний гость оказался нормальным парнем, не чванливым и не задирой. Да и хозяйственный, а таких Иваш очень уважал. А что много ест - так ведь такую тушу одним сыром не накормишь. Вон плечи-то, они с Никитой рядом с ним сущие дети. А шея - в аккурат под хомут, на таком пахать можно.

Пан нацепил на рога лука тетиву, уперев его в землю и надавив коленом посередине. Толстая жила торжествующе загудела. Взяв из рук Никиты две стрелы, он одну зажал зубами, другую наложил на тетиву. Медленно оттянув стрелу, оперенный кончик застыл около глаза. Каленый наконечник поискал цель, задрался в небо. На руках вздулись толстые вены, на виске запульсировала голубая жилка. Со щелчком стрела сорвалась, белое перо мелькнуло короткой молнией. Мгновенно выхватив из зубов вторую стрелу, Пан послал ее вдогонку первой.

На едва достигаемой для глаз высоте, вторая стрела догнала первую и, войдя в оперение, расщепила ее надвое. Половинки разлетелись в стороны и, кувыркаясь в воздухе, стали медленно падать. Вторая стрела перевернулась и понеслась к земле. Иваш опасливо отошел в сторону, недовольно поглядывая на ухмыляющегося Пана, весь вид которого говорил, мол, знай наших.

Никита вскинул лук. Коснувшись черным пером его уха, стрела мгновенно сорвалась с тетивы. Высоко в небе звонко скрежетнул металл, Пан оторвался от костра, удивленно поднял голову и выбросил руки вверх. Покачал головой, разглядывая половинки стрелы.

Иваш бесцеремонно отнял у Никиты лук, сбегал за воткнувшейся неподалеку стрелой, осмотрел. Недовольно поджав губы, заточил наконечник о поверхность камня, пробурчал:

¾ Нашли чем играть. Эко, велика наука - стрелы ломать. Как дети, право.

Никита с Паном покраснели, смущенно переглянулись, опустили головы. Иваш сурово посмотрел на них. Видя, как они украдкой бросают друг на друга робкие взгляды, не выдержал, рассмеялся:

¾ Ладно, давайте есть, да в дорогу. А то и до зимы не дойдем до Киева.

Парни облегченно вздохнули, бросились к костру, чинно уселись, скрестив ноги, перед пустой скатеркой.

Иваш стряхнул на широкие листья лопуха, положенные на скатерку, куски мяса, наполнил молоком кружки, степенно опустился на траву, царственным жестом позволил приступить к трапезе.

В стену леса то и дело ударялись волны богатырского смеха. Из-за стволов с опаской выглядывали мелкие зверьки, наблюдая, как двуногие великаны издавали урчащие, рычащие и булькающие звуки, над всем этим гремел мощный рев, у двуногих зверей называемый смехом.

¾ Ну, вот, теперь можно и в дорогу, - Иваш встал, собрал в котомку скатерть, расправил над поясом рубаху.

¾ Ты, вроде, обещался помочь, Пан. На волке с медведем поедем или ты поможешь укоротить дорогу байками, - спросил он Пана, искоса поглядывая в сторону темного леса. Ехать верхом на волке ему очень не хотелось. Ладно бы еще тот, который из сказки, серый, а то ведь на черном как сажа. Да и что-то он подозрительно на него поглядывал, хотя Иваш был на той злополучной поляне два лета назад.

¾ Вот наша белогривая лошадка, - Пан кивнул головой на облако, что вовсю рвалось в небо, вытягиваясь в длинное веретено, клубясь белыми завитками по краям. Туго натянутый кнут дрожал и гудел басовитой струной.

¾ Нет! - отшатнулся Иваш. ¾ Я по земле-то еле хожу, уж лучше на медведе.

Никита с восторгом бросился собирать вещи. Иваш еще не успел прийти в себя, как Никита уже стоял перед ним. Грудь крест-накрест перетянута ремнями, слева на поясе меч, на плече болтается пустая котомка.

¾ Пойдем, Иваш, - он потянул друга к облаку, ¾ если Пан говорит, значит, полетим на нем.

Пан затоптал костер, вылил остатки молока в кружку, поставил ее под камень. Подойдя к дубу, он отцепил кнут, потянул его на себя. Облако нехотя скучилось, прижалось к земле.

¾ Залезайте…- крикнул он ребятам. Никита с разбега прыгнул на белый плотный туман. Облако пружинисто прогнулось под ним, закачалось. Помогая себе руками, проваливаясь по колени, Никита с хохотом полез на самый верх.

¾… быстрей, пока держу. А то вырвется! - добавил Пан, хитро улыбаясь, видя, как осторожно берется за податливый завиток Иваш и медленно поднимает ногу.

Иваш отдернул руку, побледнел. Никита сверху крикнул, прыгая с выступа на выступ:

¾ Прыгай, Иваш! Здорово, как по снегу!

Крепко стиснув зубы, не глядя по сторонам, Иваш полез к Никите на коленках, пробуя опору ладонью перед собой.

Мимо с гиком пролетела смуглая туша, кувыркнулась в воздухе, по пояс провалилась в белый холм. Под ногами Иваша мягко дрогнуло, желудок стал опускаться вниз и давить на коленки, которые противно затряслись. Глаза заслонила бледная пелена, сквозь которую казалось, что Пан провалился уже по пояс, скоро рухнет в яму с головой, а вслед за ним выпадет из облака, как глупый птенец из гнезда, и Иваш. Сильный удар по плечу, от которого дрогнула опора под ногами, и как показалось Ивашу, начала расходиться в широкую трещину, немного отрезвил его. Над ухом противно смеялся Никита, как заяц, дорвавшийся до пороши. Пелена сползала с глаз медленно, Пан в своих мохнатых штанах сочувственно смотрел на него, как на сопливого пацана.

Стараясь не оглядываться назад, Иваш робко притоптал похожий на тополиный пух плотный туман, присел, чувствуя как холодок, зародившийся где-то повыше коленок, но ниже пупка, постепенно рассасывается, уступая место жару от полыхавших ушей.

Никита присел рядом, ловко слепив из облака кресло с высокой спинкой. Закинув руки за голову и откинувшись назад, он уставился в синее небо. По лицу гуляла счастливая улыбка.

Пан прилег рядом, оперевшись головой на кулак. Толстое кнутовище он воткнул перед собой. Огромное кольцо, соединяющее бахрому кнута с черенком, поблескивало в лучах солнца, словно радуга. Плетено-мотовило, толщиной в руку и длиной в локоть, потемнело от времени, бычья кожа задубела, и была похожа на кору дуба. Круглый, постепенно сужающийся к концу хлыст, словно черная змея, обвил ногу Пана и прятался в белых сугробах. Над головами стал нарастать шум, края облака заклубились срываемые встречным ветром, седые пряди отрывались и таяли далеко позади. Ивашу даже показалось, будто облако пробирается сквозь снежную пургу.

¾ Вот на этой лошадке сегодня к вечеру и будем в Киеве, - вздохнул с непонятной жалостью Пан.

¾ Над Киевом, - поправил его осмелевший Иваш. Похлопав рукой по пустой котомке, он сокрушенно заметил:

¾ Жаль перекусить нечем, уж больно воздух чист и свеж, что-то аппетит разыгрался.

Он оглядел занятых своими мыслями друзей, потихоньку повернул голову. Серые сапоги Никиты сместились в сторону и глазам Иваша открылся волшебный вид. Чистейшее небо василькового цвета, кое-где Иваш с удивлением увидал бледные звезды, белым пятном висела полная луна. Глубоко под ними до самого виднокрая дыбились холмы и причудливые равнины облаков. Солнечные лучи били в них сверху, делая контуры резкими. Клубы облаков, белые и темные, плавно меняли свои формы, завораживая и притягивая взгляд. Ивашу показалось, что можно прыгнуть на эти холмы и бежать, бежать по ним, туда, где кончается небо. Иваш сразу вспомнил сказку о том, что есть другие большие деревни, где вместо домов горы, чьи крыши всегда покрыты белым снегом, и в тех домах живут люди-великаны, что по тем горам бродит Святогор. Иваш вздохнул, наверное, эти горы раза в два-три выше их черной горки, вот бы прокатиться на санках с них.

Сбоку мелькнула черная тень. Иваш от испуга чуть не бросился в сторону. Рядом с их облаком неслась темная туча, на глазах уплотняясь и сбиваясь в плотный сгусток черноты. Выступающие углы сглаживались, с них срывались темные полосы дыма, исчезая далеко позади. Словно из ореховой скорлупы вылупился огромный черный пес, который мчался рядом, высунув красный язык, искоса поглядывая желтым глазом на путников. Толстый хвост вытянулся в струну, громадные лапы отталкивались от воздуха, точно от лесной тропинки. Под черной с серыми подпалинами шкурой сновали кольца и волны мускулов.

Никита оторвался от думок, без удивления оглядел пса.

¾ На нашего деревенского волкодава похож.

¾ Надо же, заметил… - рассмеялся Пан.

Заложив пальцы в рот, он оглушительно свистнул. Пес спрятал язык и захлопнул пасть. Внимательно оглядев Пана, он резко свернул в сторону, махнув при этом хвостом и едва не зацепив им Иваша. Шерсть на его загривке вздыбилась, волкодав прижал уши к башке и длинными прыжками стал уходить. От скорости его очертания смазались, он снова стал похож на длинную темную тучу, что скоро скрылась из глаз.

¾ Эх, перекусить бы, - мечтательно произнес Никита, оглядываясь по сторонам, словно оставил здесь с вечера полную котомку.

Пан ощупал свой впалый живот, поджал губы, что-то подсчитывая. Перевернулся на другой бок, на коленях подполз к краю, свесил голову. Иваш замер, думал, что сейчас только мелькнут ноги, и понесет их без руля по воле ветра. Никита соскочил со своего трона и уселся на самый край, болтая ногами, словно сидел на лавочке.

¾ Если бы пешком шли, давно бы с голоду померли, - хмыкнул Пан, пристально вглядываясь в темное пятнышко, что выскочило из зеленого лесного пятна далеко внизу и наискось понеслось вслед за ними, иногда пропадая в поредевших облаках. Иваш и не заметил, когда очистился воздух под ними от облаков. Теперь под их летучим облаком быстро проплывала сплошная зеленая полоса лесов, с желтыми пятнами полей по краям. Словно вены проступали светлые шнурки рек.

¾ А вот и обед летит, - довольно потер руки Пан и шумно сглотнул. Прислонив ладонь ко лбу, он еще раз поглядел на приближающуюся точку, быстро сказал Ивашу с Никитой, смущенно кося глазами:

¾ Вы пока, того, спрячьтесь. А то бабка - капризная старушенция. Еще и по затылку может настучать… Она у меня такая…

Переглянувшись, Иваш с Никитой спрятались за начавшим оплывать креслом. Предусмотрительный Иваш зарылся поглубже, втянув в нору Никиту и навалив на себя целую гору плотного пуха. Ему ужасно хотелось посмотреть на бабушку Пана, что запросто могла догнать их. Баилка у них в деревне тоже, говорят, могла летать на метле. Иваш не спорил, хотя и не видал. Однажды он, правда, подсмотрел, как черная Баилка прошла по траве, а та не шелохнулась, потом, видимо, по старческой забывчивости, прошла по озеру, как по майдану, и скрылась в лесу. Когда он рассказал об этом тятьке, тот дал ему подзатыльник и сказал, чтоб он лучше шел заниматься делом. Поэтому он промял в спинке кресла дырку и уставился в нее любопытным глазом.

Где-то снизу раздался рев, словно быку Тавре прищемили хвост, и из-за кромки облака вылетела огромная ступа, почти кадушка, с серебряными обручами стягивающими верх и закопченное днище по кругу. За ступой тянулась полоса марева, воздух плавился, словно над костром.

Положив перед собой поперек кадушки ивовую метлу, в ступе стояла древняя старуха. Из-под темного платка, спущенного почти на брови и завязанного узлом сзади, выбились и струились по ветру седые космы. На сморщенном, как яблоко в костре, смуглом лице сильно выделялся большой крючковатый нос. Больше Иваш ничего не успел заметить. Бросив хмурый взгляд на Пана, старуха пригнулась, рев раздался сильнее и ступа взмыла вверх. Гул пронесся где-то за спинами, сместился вбок.

¾ Бабуль! Ты куда? - заорал во всю глотку Пан, прыгая на месте и махая руками, как огородное пугало на ветру.

Теперь ступа появилась с другого края, остановилась на одном месте. Хмурая старушенция зорко осмотрела Пана, заглянула, казалось, за каждый бугорок. Ивашу даже показалось, что синие глаза пролезли в дырку и теперь шарятся в их убежище. С испугу он резко опустил голову, стараясь зарыться поглубже. Внезапно его рука провалилась по локоть, холодный ветер цапнул за пальцы. Выдернув руку, он глянул в дыру и вцепился в Никиту. Далеко-далеко внизу была твердая, надежная земля. Какая-то ворона, отчаянно махая крыльями, пыталась догнать их. Вытянув вперед шею, выкатив глаза и крепко сцепив клюв, словно они уносили с собой ее сыр, она колотила перьями по воздуху. Наконец, она отказалась от преследования, обидно каркнула во все воронье горло вдогонку облаку и в крутом пике понеслась к земле.

Старуха, помогая себе метлой, словно веслом, подгребла на середину облака. Ступа медленно стала опускаться. Марево под днищем стало сильнее, облако протаяло под ним. Басовитый гул перешел в тонкий свист, что оборвался на самой высокой ноте. Погрузившись наполовину в белую плоть, ступа остановилась, слегка накренившись набок, и все стихло.

Старуха пошамкала ртом, что-то бурча, поставила метлу в ступу, закинула ногу на край, пытаясь вылезти. Она возилась, как курица на насесте. Маленькая нога в новом кожаном сапоге, в который заправлены черные шаровары, выглядывающие из-под черной длинной юбки, искала и не находила опору.

Пан спохватился, подскочил, широкие ладони почти сомкнулись на худенькой талии. Высоко подняв старуху над ступой, он весело гаркнул:

¾ Нянюшка, здравствуй, - и аккуратно опустил ее на облако.

¾ У-у, окаянный! - сурово замахнулась на него сухим кулачком бабка, - а ежели уронил бы?

¾ Да ты что, бабуль? - засмеялся Пан, обняв ее за плечи и прижав к себе. Седые волосы оказались аккурат под мышкой. ¾ Ты ж у меня самая-самая, я тебя больше всех люблю…

Старуха заметно оттаяла, но все равно недоверчиво проворчала:

¾ Знамо, любишь. Чтой-то ты, внучок, шибко любезный ноне? - она оглянулась, нахмурила брови, пряча хитрые огоньки:

¾ Чтой-то русским духом пахнет! Опять на Руси бывал, олух царя небесного?

Пан загородил спиной дыру с кулак в облаке, через которую выглядывали серый и синий глаза, виновато сказал:

¾ Деревню родную навещал.

¾ Что там делать? Чай, поди, все быльем поросло, а терем-то по маковку в землю ушел? - бабка тяжело вздохнула, добавила:

¾ Али, богатырев шукал? Ноне богатыри-то, тьфу, - она презрительно сплюнула за край облака, - один с сошкой, семеро с ложкой, да и ту еле держат. Вот раньше было время, - она мечтательно вздохнула, развязала платок. Густые снежно-белые волосы рассыпались по худым плечам, скрыли большой горб на спине. Она как бы невзначай заглянула за спину Пану, лукаво улыбнулась бледными губами:

¾ Да ты сядь, Панька, сядь. А то свет застишь.

Пан послушно сел.

¾ … так вот, ране-то. Придет какой-нибудь Ивашка, - почему-то всех богатырей так раньше звали, ну, и царевичей тоже, - как гаркнет в молодецкое горло, мол, яйки, млеко и баньку ему подать. Быват, сперва водицы попросит. Оно, конечно, напоишь его дурман-зельем, а как без того? Потом в баньку - пот, грязь соскоблишь конским скребком, а там и на ухват, да в печку. Ох, добры молодцы, сочны, румяны… Ась? - старуха прислушалась, недоуменно спросила внука:

¾ Али кто стучит? То ль зубами щелкает?

Пан покраснел, быстро встал на колени, попятился назад, закрыв дырку в облаке белыми штанами, выпрямился, огляделся вокруг.

¾ Не, бабуль, тебе показалось.

¾ А и, правда, стихло, внучок. Да ты сядь, не волнуйся, поблезилось мне, старой. А у Ивашки косточки сахарные, печень крупная, на всю седмицу хватало покушать и мне, и котику Баюну, чай помнишь его. Головы раньше у богатырей огромные были, с пивной котел, я в них все квасок держала. От, опять стучит! - старушенция потянула внука за руку. ¾ Слышь?

Пан нехотя сдвинулся с места. Бабка ехидно продолжала:

¾ Сколь я косточек погрызла зубками вот этими, и не счесть, - она показала внуку один-единственный зуб, повела носом:

¾ Еще дух примешался, богатырский… - вредно хихикнула старуха, ¾ полечу-ка я домой, внучек. А пошто ты меня кликал-то? - она подозрительно оглядела Пана. ¾ Опять что-то надобно, коли так ластишься?

Пан смущенно потупился.

¾ Бабуль, а ты мне скатерку на два дня дашь?

¾ Оголодал, соколик? - заботливо спросила бабка.

Пан согласно кивнул головой.

¾ Как не дать? Дам… - старуха поднялась, держась за спину, проковыляла к ступе.

¾ Держи, - на колени Пану шлепнулся синий сверток с бахромой по краям. ¾ И друзей своих покорми, а то, поди, локти грызут уже от моих рассказок, - притворно ворчливо добавила она, пытаясь вскарабкаться в ступу.

Пан расцвел, вскочил на ноги, подбежал к бабке, схватил ее на руки и закружил.

¾ Бабулечка, золотая ты моя, я тебя обожаю! - орал он во все горло прямо над ухом няньки. ¾ Ты у меня самая-самая хорошая!

Бабка заохала, обхватила тонкими руками толстую шею внука, закрыла от страха глаза. ¾ Пусти охламон - уронишь!

Пан крепко прижал бабку к широченной груди, бережно опустил в ступу, чмокнул в сморщенную щеку.

Старуха повязала платок, достала откуда-то из складок кофты маленькое зеркальце на деревянной ручке и в резной оправе, посмотрелась в него, заправила седую прядь под платок, неожиданно зычно крикнула:

¾ Эй, Ивашка-богатырь, а ну, встань передо мной, как лист перед травой, уважь старуху.

Бледный, с красными пятнами на щеках Иваш вылез из укрытия наружу, встал на ноги, не отходя далеко от норы.

¾ Хорош! - весело сказала бабка, - а ты, второй, от которого кожей прет? Дай гляну и на тебя, что хоть за друзья у мово внука?

Никита медленно выкарабкался, встал рядом с Ивашем, тесно прижавшись к нему плечом.

¾ Добро, добро, не перевелись еще на Руси богатыри, - одобрительно покачала головой бабка и весело рассмеялась.

¾ Эх, сладкие вы мои, - цокнула она, показав при этом единственный зуб.

У Никиты затряслись ноги, он ухватился за Иваша, который сам пытался спрятаться за спину друга.

Старуха лихо свистнула, ступа сорвалась с места, взмыла вверх, с диким ревом описала над облаком мертвую петлю и пронеслась мимо. Иваш едва успел заметить суровое старушечье лицо с крючковатым носом, с приставленной козырьком ко лбу ладонью. Оставляя за собой слабый дымный след, ступа по большой дуге унеслась к земле, где виднелась необъятная полоса дремучего леса.

Пан проводил ее взглядом, повернулся к ребятам. Никита успел заметить подозрительно блеснувшие глаза. Толстокожий Иваш ничего не видал, румянец понемногу возвращался на мужественное лицо. Он подошел к свертку, деловито ощупал его, кисло поморщился.

¾ Ну и бабка у тебя, прямо Яга…

¾ Сам ты - Яга, - обиделся Пан. ¾ Баба Нина одна подняла нас с Васькой.

¾ У тебя брат есть? - удивился Никита.

¾ Сестра, Василиса, - широко улыбнулся Пан. ¾ Девка дюже вредная. - Он опять взгрустнул, добавил:

¾ Она сейчас за бабулькой приглядывает.

¾ Так она сама же еще… - Иваш покружил руками перед собой, словно держал в ладонях тележное колесо.

¾ Приготовить, прибраться, - пояснил Пан. ¾ За дедушкой приглядеть…

¾ И дед есть?! - вытаращил глаза Иваш.

Пан замялся, отвернулся, буркнул в сторону.

¾ Есть, брательник нянькин…

¾ Вы есть хотели или нет? - сменил он тему.

¾ А где? - в один голос воскликнули Иваш с Никитой.

¾ Тут и поедим, - хмыкнул Пан, беря в руки сверток. Развернув его, он аккуратно расстелил скатерть. Ребята дружно ахнули. Небольшая, со стол скатерть, была василькового цвета, по всему полю раскиданы яркие звезды. В противоположных углах неведомая ткачиха поместила золотое солнце и серебряную полную луну. В двух других углах темной зеленью отливали дубовые листья. По самым краям скатерти шли странные узоры: лицо свирепого мужика с четырьмя острыми лучами сзади, по пенистым волнам плыла уточка и держала в клюве яйцо, с любовью выткано странное дерево, похожее на березу, но корнями вверх, на самом верху которого сидел ослепительно белый сокол. Посредине скатерти выткано блюдо с наливным яблочком. Блюдо казалось столь настоящим, что Иваш протянул руку за яблоком. Пальцы ткнулись в мягкий материал скатерти. Иваш побагровел от стыда, в животе противно и громко заквакало.

¾ Я не гусеница, чтобы тряпки жевать, - надул он губы от обиды, что провели, как мальца. Сунув руку в котомку, он тщательно порылся по углам, нашел кусочек сыра с просяное зернышко, бросил на язык и зажмурился от удовольствия, смакуя и представляя миски с гречневой кашей, политой маслом, жареного гусенка наверху. Видение было таким ярким, что в нос шибанул явный запах русской печи, слюнки потекли в желудок, который от жадности стал кидаться на ребра, едва не выламывая их.

Застонав, Иваш открыл глаза и чуть не хлопнулся на спину.

Посреди скатерти на подносе стоял громадный чугунок со щами. Блестящие пятна жира, как ряска болото, покрывали парующую поверхность. Три расписные деревянные ложки лежали рядом.

¾ Скатерть-самобранка! - неверяще выдохнул он, все еще боясь поверить, и не решаясь протянуть руку, чтобы опять не сконфузиться.

Никита с Паном уже по-хозяйски разобрали ложки, одновременно цапнули по ломтю белого хлеба, запустили черпаки в чугунок. Скривив противно рожи, дули так, что щеки чуть не лопались.

То тут, то там скатерть вздувалась пузырем, выталкивала из себя все новые блюда: подносы с жареными перепелами, печеными карасями, прямо перед Ивашем выскочил глиняный горшочек с судаком в сметане, политый желтым маслом с обжаренным луком. Чуть поодаль медленно поднялась здоровенная миска с пельменями, в нос ударил сногсшибательный аромат вареного мяса, чеснока, укропа. Раздвигая в стороны чашки и миски, выросла высокая каменная ваза, похожая на цветок. Через края свешивались грозди странных ягод, крупных как глаз коровы, сквозь тонкие зеленые стенки вазы просвечивали желтые крутобокие груши; огромные яблоки; треснула, развалившись пополам, удивительная зелено-полосатая тыква с ярко-красной мякотью внутри.

Осторожно, словно боясь обжечься, Иваш взял деревянную ложку, зачерпнул щи, попробовал. Легкая кислинка восхитительно прокатилась по горлу. Крупный кусок картошки обжег язык. Понемногу губы привыкли, и вот уже ложка Иваша наравне с двумя остальными ныряет в глубокий чугунок. Следом восхитительно пошли пельмени. Когда Иваш немного отпустил на одну дырочку ремень на штанах, Никита с Паном уже отвалились на спины, лениво двигая челюстями. Пан забросил одну руку за голову, в другой держал кисть с бледно-зелеными ягодами. Крупными белыми зубами отрывал осторожно ягоды по одной, вкусно жевал, прикрыв глаза от удовольствия. Никита по уши вгрызался в красные сочные ломти неведомой тыквы.

Хозяйственный Иваш положил в котомку несколько груш и яблок, каравай хлеба.

¾ А куда это девать? - спросил он Пана, с сожалением оглядывая скатерть, остатками трапезы на которой, можно было еще и поужинать.

Пан через силу поднялся, бросил на блюдо пустую веточку, кряхтя, дотянулся за краем скатерти, поволок на себя. Иваш едва не схватил его за руку, видя, как опрокидываются горшки и миски. Пан аккуратно сложил скатерть кисточка к кисточке, перегнул еще раз, прихлопнул ладонью, выравнивая складки. Иваш неверяще отогнул край, заглянул внутрь. Скатерть была пуста и чиста, словно только вытканная холстина. Он цапнул рукой котомку - в ней приятно круглились боками фрукты. Пан лениво свернул скатерть в маленький сверток, сунул его в котомку, на коленках отполз в сторонку, взбил руками подобие подушки и уронил лохматую голову. Рядом уже сладко посапывал Никита, зажав в руке полосатую корку. И без того румяные щеки были испачканы розовым соком.

Иваш осторожно вынул у него из руки корку, поискал глазами, куда бросить. Не найдя ничего подходящего, он бросил ее за край. Спать не хотелось, поэтому он лег на край, и, свесив голову, стал разглядывать проплывающую внизу землю.