Глава 22

Рано утром в Людской палате воевода Головня вместе с четырьмя своими дружинниками и послами хана Илдемы ждал князя Владимира. Вчерашний вечер весь прошел в сборах: подбирали коней Ивашу и Никите, раскладывали по котомкам сушеную рыбу и вяленое мясо, сухари, в серебряные баклаги набирали ключевой воды, плотно набили тулы стрелами. Потом Збыслав и Панька, как знатоки, показали город новичкам. Черноглазый Фазиль, который ни на шаг не отходил от Иваша, упросился с ними. Збыслав, которому почему-то была не по душе дружба степняка с его дружинником, поначалу турнул его, но Панька пожалел мальчишку, заступился. Збыслав махнул рукой, послал степняка к своему хану. Фазиль сорвался с места, только пыль взметнулась. Примчался обратно вприпрыжку счастливый, сияя черными, как ягоды терна, глазами.

Город поразил Иваша с Никитой до глубины души. Разинув рты, они пялились на высокие терема с узкими окнами, в которые вставлены цветные куски чего-то прозрачного; дружно опускали головы на заваленные разнообразными продуктами длинные ряды. Дородные тетки хватали за руки, предлагая отпробовать алые ломти кавуна, черные и зеленые плоды винной ягоды. На столах горами лежали желтые, похожие на огромные пушистые сливы.

На правах старшего, Збыслав бесцеремонно тянул с прилавка ягоды, совал в руки, предлагая отведать. Парни дивились странным вкусам, цокали языками, весело толкались локтями. Фазиль гордо шагал в своей рыжей шапке среди новых друзей, едва доставая им до плеч, первый кидался к столам, радостно называл диковинные плоды.

- Сапоги! Лучшие сапоги в Киеве! - раздался рядом громкий веселый голос.

Фазиль глянул на свои порванные сапоги, завертел головой, отыскивая продавца, и ринулся через толпу.

Иваш с Никитой переглянулись, и, дернув Паньку за руку, пошли за Фазилем.

Степняк с восторгом перебирал красивые сапоги, висевшие на руке продавца. Черные, коричневые, рыжие, с острыми носами и широкими, они и впрямь выглядели бы лучшими в городе, если бы не босые ноги сапожники и начавший лиловеть синяк под глазом.

Фазиль уже рылся в кармане, собираясь купить лучшие в Киеве сапоги для лучшего сына степи, как за его спиной выросла фигура улыбающегося Никиты. Согнутым пальцем он поманил оторопевшего сапожника. Тот сморгнул, выхватил из рук Фазиля сапоги и быстро нырнул в толпу. Ошарашенный Фазиль недоуменно обернулся.

Никита обнял его за плечи, потянул к длинным ремесленным рядам.

- Пойдем, мы выберем тебе хорошие сапоги, - улыбаясь, сказал он Фазилю.

- А разве лучше бывают? - обиженно захлопал глазами Фазиль.

- Еще как бывают, - заверил его Никита.

Иваш уже стоял возле знакомого кожевника, перебирал сапоги. Широконосые, с толстыми подошвами и высокими каблуками, они внушали чувство полной защиты, хоть от змеи, хоть от воды.

Никита радушно поздоровался. Высокий старик также приветливо кивнул, но, заметив рядом с ним степняка, сменился в лице.

- Нет ли чего по ноге вот этому батыру? - спросил Никита, оглядев прилавок, но, подняв голову, натолкнулся на холодный взгляд сапожника.

- Зачем ему? Навоз в степи топтать? - неприязненно сказал старик Никите, не обращая внимания на степняка, словно его и не было.

Никита почувствовал, как вздрогнул Фазиль. Иваш поднял голову, быстро глянул на замершее лицо степняка, очень аккуратно поставил на место небольшие сапоги, которые приметил сразу. Обняв Фазиля с другой стороны, все трое молча отошли от прилавка.

- Зачем ты так, отец? - спросил сапожника подошедший Збыслав, и услыхавший последние слова старика.

- А тебе что? - окрысился сапожник. - У меня, может, личное к ним, - на скулах его заиграли желваки.

- Ну, а хлопец при чем? - нахмурился Збыслав.

- При том… одного выводка… - зло бросил старик.

Збыслав хмыкнул, насмешливо оглядел старика и пошел вдоль рядов, раздвигая толпу, словно груженая лодья весеннюю шугу.

- Эх, батя, батя, - с искренней обидой встрял Панька, - мы вот с тобой одного роду племени, а ты и на нас кидаешься, как на врагов.

Кожевник не ответил, закатил затрещину разинувшему рот подмастерью, выхватил у него молоток и, согнав с пенька, стал ожесточенно вгонять бронзовые гвоздики в подошву сапога.

- Я тебе сам такие сапоги-скороходы стачаю, что ни у кого нет, - бодро сказал Иваш, видя окаменевшее лицо маленького друга.

- А ты умеешь? - не улыбаясь, спросил Фазиль.

- А то! Шайтан я или кто? - улыбнулся Иваш, легко толкнув Фазиля плечом.

Фазиль качнулся, вздохнув, легко согласился:

- Шайтан…

У веселого балагура шорника Иваш выбрал кожу, посоветовавшись с Никитой. Придирчиво разглядывали каждый кусок, перебирали тюки, словно девки бусы, пробовали на зуб, на цвет, на вкус. Молодой парень едва успел вываливать на прилавок разноцветные куски кож, шутил, торговался.

Наконец, Иваш с Никитой единодушно выбрали большой кус хорошо выделанной кожи, потребовали подошвы, долго рылись в куче, мяли, крутили, пошептались с Панькой. Тот, покряхтев, достал, резаный кусочек серебра из кармана штанов, отдал продавцу. Схватив покупку, Иваш и Никита обрадованно подскочили к Фазилю, который с безучастным видом стоял в сторонке, затормошили его, показывая кожу.

Парень проводил их завистливым взглядом, вздохнул, спросил Паньку:

- Братишка, что ли, коли так заботятся?

- Угу, младший, - пояснил Панька, пересчитывая на ладони остатки своего богатства.

- Бывает, - просветлел парень, - а что маленький - так пусть каши больше ест.

Вернувшись на двор, Иваш выклянчил у кузнеца Людоты мелких гвоздиков, пару блях с посеченных кольчуг, лежавших кучей в углу.

Высокий седой старик с длинными мосластыми руками шугнул его было из кузницы. Иваш смутился, но набрался смелости и сказал, что он отработает. Кузнец хмыкнул, оглядел настырного парня, сунул ему в руки свой знаменитый на весь Киев молот. Под насмешливые взгляды и ухмылки подручных Иваш снял с плеча меч в ножнах и лук, аккуратно повесил на штыри в стене.

В ярко полыхавшем горне, возле которого приплясывал чумазый подросток, качая мех, на огне лежали раскаленные куски железа, напоминающие формой сошники. Взяв кузнечные клещи в левую руку, Иваш выхватил из горна заготовку, бросил ее на наковальню. Рассыпав по всей кузне брызги алых искр, ударил молот, еще и еще.

Иваш с радостью видел, как плывет в нужную сторону железо, как некрасивый кусок приобретает нужный вид. Когда сошник потерял свой нестерпимый цвет, из золотого став малиновым, потом вишневым, Иваш бросил его на угли, схватил клещами новый кусок.

Подмастерья зашептались, кто-то уже закладывал на пари свой фартук, что еще пять, или шесть, ну, от силы, восемь раз, парень поднимет руку и свалится, или молот себе на ногу уронит,

А Ивашу виделась родная деревня, народ в полях, кованые им сошники и рала бороздят землю, седые старики с лукошками на боках идут за пахарем, размашистыми движениями кидают зерно в черную землю.

Людота с интересом потянул из ножен меч. Длинное, в руку взрослого человека, широкое полотно; изящное, с загнутыми вперед рожками, огниво; в яблоке пробито отверстие под кожаный ремешок на запястье. «Наверное, чтобы из лука стрелять можно было, и меч из рук не выпускать», - подумал Людота. Очень широкий дол, разделяя полосу надвое, тянулся почти от огнива, сужаясь к концу лезвия. С обеих сторон от него шли пара неглубоких канавок, пробитых круглым прутом, внешний край которых плавно сбегал к режущей кромке. Массивный на вид, меч оказался неожиданно легким.

Иваш закончил ковать, опустил молот на наковальню, вытер со лба пот. Мышцы приятно гудели, разбухшие от прилившей крови. Держа в обеих руках его меч, к нему подходил кузнец.

- Что за мастер ковал, уж больно рука знакома? - строго спросил Людота Иваша.

- Это я делал, вернее, помогал нашему деревенскому кузнецу, - недоуменно ответил Иваш.

У кузнеца высоко поднялись брови, он еще раз с сомнением оглядел меч, отдал его Ивашу.

- Я знавал одного мастера, что делал похожие мечи, но, видимо его учение разошлось уже далеко, - промолвил Людота.

- Я могу еще пособить здесь, - замялся Иваш, прикидывая, успеет ли он сшить сапоги Фазилю.

- Да вижу уж, что можешь, - ворчливо пробурчал кузнец, доставая большой дубовый короб с мелкой необходимостью: железные и бронзовые гвоздики, скобочки, подковки, волоченая проволока. Достал щепотку железных гвоздиков, не оборачиваясь, спросил через плечо:

- Зачем тебе гвозди?

- Сапоги хочу другу подбить, - помялся Иваш.

- Сразу бы так и говорил, - Людота высыпал обратно железные гвоздики, набрал в горсть бронзовых, порылся пальцем в коробе еще, достал пару подковок на каблук. С кряхтением разогнулся, высыпал в ладонь Ивашу гвозди и подковки, глядя в сторону, сказал:

- Может, ко мне в кузню пойдешь?

- Не могу, отец, не для того в Киев пришел, - с усилием выдавил из себя Иваш.

- Надумаешь - приходи, - вздохнув, проворчал старый кузнец и направился к наковальне.

Выходя из сумрака кузни, Иваш оглянулся. Высокий седой кузнец легко вскинул над головой молот, левая рука клещами держала раскаленную болванку. Кожаный ремешок перехватывал длинные волосы, подсвеченные огнем горна.

Уже под самое утро, когда засинело небо, Иваш вышел из клети, где при свете коптилки всю ночь просидел над сапогами. У дверей конюшни сидел один из приехавших вместе с ханом Токтагаем, Субудай, кажется, вспомнил Иваш.

Степняк сидел, прислонившись спиной к стене, и дремал с закрытыми глазами. Но Иваш в сером свете утра увидал, как дрогнули широкие ноздри Субудая, а рука очень медленно потянулась к рукояти сабли.

- Эй, - шепотом окликнул Иваш степняка, остановившись поодаль, чтобы тот сдуру не махнул по ногам.

Степняк мгновенно открыл узкие глаза, бесстрастно взглянул на Иваша, продолжая сидеть не шевелясь.

- Слышь, - тихо зашептал Иваш, - я тут сапоги принес Фазилю.

Он поднял за ушки сапоги, показал Субудаю. Тот скосил глаза на сапоги, снова молча уставился на Иваша.

- У него-то порвались. Вот я и сделал. Отдай ему, а? - Иваш протянул сапоги степняку. Субудай легко вскочил на ноги, внимательно глянул на Иваша, открыл дверь в конюшню.

Недалеко от входа на сене спал Фазиль. Молодой степняк лежал без своей шапки, босый, подстелив под себя халат. Придавив рукой саблю, Фазиль тихо сопел, подложив под щеку ладони.

Субудай еще раз взглянул на Иваша, кивнул головой. На цыпочках Иваш вошел внутрь конюшни, осторожно поставил рядом со старыми сапогами Фазиля новые, еще пахнущие кожей и смолой. Нос степняка дернулся, на мальчишеском лице появилась улыбка.

Так же на цыпочках Иваш вышел обратно, чуть смущенно улыбнулся Субудаю:

- Спасибо…

Степняк молча закрыл за ним дверь, снова опустился на землю и закрыл глаза.

Сейчас Фазиль сидел довольный, сияя белыми подковками зубов, черные глаза постоянно косились на обновку, ласкали острые носки рыжих сапог, натирали до солнечного блеска и так сверкающие чудные скобки с острым шипом, которые обхватывали задки каблука. Но никто не хотел разделить с ним его радость: рядом сидел строгий и молчаливый хан Токтагай, справа серыми глыбами в лисьих шапках застыли Шавкал и Субудай. По утру, когда Фазиль открыл глаза и онемел от восторга, боясь дотронуться до волшебных сапог, мудрый Субудай подошел и туманно сказал:

- Зря… Степь есть степь, лес есть лес. И вместе им не сойтись.

Фазиль чтил старших, но у Субудая просто не было такого друга, вот он и бурчал, а сейчас сидел, как изваяние, даже, наверное, не дышал.

Панька подмигнул Фазилю заплывшим глазом, поднял кверху большой палец. Иваш сидел, откинувшись спиной на стену, и дремал, закрыв глаза.

В коридоре послышались быстрые шаги, чуть скрипнула дверь, и в палату вошел князь Владимир. Все дружно встали. Князь прошел мимо них, не глядя по сторонам, остановился у окна, резко обернулся.

Вслед за ним в палату вошел Белоян. Сейчас он шел, выпрямившись во весь рост, и всем стало видно, какой он громадный. Круглое, массивное как сорокаведерная бочка, тулово с покатыми плечами вызывало невольную дрожь. В правой руке он держал небольшой мешок, в котором звенело при каждом шаге. Наглухо зашитая котомка была помещена в намертво заклепанную бронь из каленых колец.

- Мой брат занимал деньги у хана Илдемы. Они ему не помогли. Поэтому мы возвращаем деньги обратно. Воевода Головня, - князь глянул на спокойное лицо Токтагая, - со своими дружинниками пойдет с тобой, хан Токтагай.

Белоян отдал мешок Головне. Воевода принял его на ладонь, твердо сказал:

- Сделаем, княже.

Владимир подошел к Головне, долго вглядывался в спокойные глаза воеводы, выдохнул:

- Буду ждать.

Воевода чуть улыбнулся уголком губ, промолчал. Князь скользнул взглядом по Збыславу, Паньке, Никите, Ивашу, отвернулся к хану Токтагаю.

- Прощай, хан Тохта.

- Прощай, каган Владимир.

Из городских ворот вылетел отряд в девять человек. Впереди на черных конях неслись стремя в стремя Токтагай и Головня. За ними попарно держались остальные. Замыкал отряд на черном коне хмурый Збыслав. Неугомонный Панька уже успел с самого утра схлестнуться с каким-то приезжим молодцем и получить хорошего тумака. Сейчас он ехал, часто прикладывая к распухшему носу мокрую тряпицу. Фазиль держался рядом с Ивашем. Они уже спустились к берегу Почайны, как Фазиль вдруг встревоженно спросил Иваша:

- Башка, а ты дудочку не забыл?

У Иваша куда весь сон улетел, он почувствовал, что начинает краснеть. Глянул на заботливо - обеспокоенное лицо Фазиля, нашел в себе силы улыбнуться:

- Взял… - и похлопал рукой по карману.

Копыта отбили частую дробь по деревянному настилу, положенному прямо на борта связанных вместе лодий. Отряд вырвался уже на другой берег и быстрой рысью пошел вдоль него, удаляясь от Киева. Путь предстоял неблизкий, поэтому скакали молча, каждый лелеял свои думки и настраивался на дальнюю дорогу.

Первый привал сделали уже к вечеру, когда отряд приблизился к заросшим камышами берегам Роси. Недалеко, по левую руку, темнел дремучий лес. Через день он кончится и понемногу начнет неохотно уступать место степи, цепляясь за нее длинными языками разнолесья, колками, светлыми рощицами.

Сразу, как спешились, Иваш исчез в кустах, долго пропадал. Затем послышался тонкий свист, из кустов вышел довольный Иваш, трогая карман куртки. Плюхнувшись у костра, он спросил Збыслава, что это за места, мимо которых они скачут.

- Это Русь. А речка - Рось, - неохотно ответил Збыслав, думая о чем-то своем. В нескольких шагах поодаль разложили свой костер степняки, держались отчужденно. На Фазиля, что подорвался было к Ивашу, зло рыкнул Субудай. Фазиль понуро вернулся к своему костру, обиженно сел, стал уныло жевать сушеную конину.

Головня проводил его взглядом, задумчиво поглядел на посмурневшего Иваша.

- У них свой закон и свой завет. Если он разделит с тобой хлеб - соль, то уже не сможет быть тебе врагом, - Головня протяжно вздохнул, добавил:

- Восток - дело тонкое… А места? Если отсюда идти вниз по Роси, то верст через шестьдесят, она впадет в Днепр.

Рось - река извилистая. Скоро она повернет на север верст на двадцать, да коленце сделает. От того колена до Днепра рукой подать. В Роси вода прозрачная, черноватая, а в Днепре вода мутная. Ниже впадения Роси еще много рек впадает в Днепр слева: Сула, Ворскла, Супой. Большие реки - каждая больше Роси. По нашей-то, по правой стороне, рек нет. Потому как степь плохо воду родит, здесь все рощи, да ручьи. А на левом берегу Днепра одни леса, и чем дальше к северу и востоку, тем леса гуще и дремучее. Дорог там нет никаких, разве что по воде. Берег левый низкий, пойменный, сплошь в озерах и болотах. Ни пешему, ни конному дороги там нет.

Вот и остается к нам из степи только одна дорога - правым берегом. Другой дороги к нам из степи нет.

Уже стемнело. На черном небе высыпали крупные звезды. Теплый воздух был наполнен ароматом трав, легкий ветерок наносил дурманящий запах степи.

Збыслав и Панька уже крепко спали, подложив под головы седла. Никита молча тыкал веткой в костер.

Головня встал, потянулся:

- Ну что, ляжете? Или последите? - спросил он ребят, заметив, как от костра степняков отделился Фазиль и сел недалеко от них на траву.

Поблескивающие в свете костра глаза Субудая внимательно смотрели на него.

Иваш поднялся, глянул на воеводу:

- Мы покараулим... - и пошел к Фазилю.

Заслышав шаги, Фазиль обрадованно вскинул голову, пододвинулся, освобождая насиженное место.

Никита также встал, отбросил ветку в костер, отошел от костра, сел с другой стороны Фазиля.

Головня хмуро улыбнулся, сел у костра. Две пары глаз с разных сторон смотрели, как трое парней, тесно прижавшись, о чем-то смеялись, смотрели в небо, тыкали в него руками, чертили дорожки меж звезд.

Рано утром, едва только засерело небо, Збыслав, уже умытый, разбудил дружинников. У погасшего костра степняков уже потягивался Фазиль, хруст можно было услышать на другом берегу реки. Панька зевнул с завыванием, переходящий в хриплый рев, что ошалевшие сороки в дальнем лесу сорвались с веток и, петляя меж деревьев, словно зайцы, унеслись подальше в лес.

Перекусив холодным мясом, снова пустились вдоль берега. Отдохнувшие за ночь кони резво неслись сквозь свежий утренний воздух. Зеленая трава, густо присыпанная серебристой росой, сочно лопались под копытами. Шавкал и Субудай вели в поводу заводных. Пегие низкорослые лошадки, с одним кожаным оголовьем и коротким поводом, бодро мотая густыми гривами, как приученные собаки, не отставали и не рвались ни на шаг.

На много верст вперед видно дорогу. Рожденный в седле привык с ровного места озирать округу на двадцать верст, а стоя в седле и на все тридцать. В степи много примет и много дорог. Степняк ходит днем по солнцу, ночью по звездам. Каждый степняк знает, откуда дует ветер и какие следы ветер оставляет на песке, куда и откуда бежит вода, на что похожи очертания холмов, что можно считать приметой дороги.

Степняки переоделись по-походному. Стеганые халаты сменили на доспехи. Хазарский доспех похож на доспех русича: кожаная рубаха с нашитыми железными бляхами, длинная, с разрезами по бокам, чтобы прикрыть бедра всадника. Теперь вместо лисьих шапок на них были шлемы: круглые, с низкой шишкой на темени. У дружинников Головни шлемы были глубже, на темени не шишка, а острые, из-под шлемов на плечи спускались бармицы из мелкой кольчужной сетки, прикрывая шею. У каждого за спиной висел круглый щит из жесткой кожи, окованные кольцом по всему краю, и густо усыпанные выпуклыми железными бляхами. Трое дружинников: Иваш, Никита и Панька держали еще и рогатины с длинными широкими наконечниками.

В полдень, когда уже хотели сделать привал у крутого поворота реки, чтобы дать коням отдохнуть и напиться, внезапно воздух впереди сгустился, задрожал маревом. Кони разом заржали, почуяв впереди неизвестную опасность. Фазиль с Субудаем мгновенно выхватили сабли, вырвались вперед, закрывая Токтагая. Одним движением щиты переместились со спин на левые руки. Шавкал завертелся на месте, прикрывая спины. Панька тоже, преодолевая сопротивление воздуха, обогнал Головню, заозирался, держа наготове рогатину.

Марево сгустилось настолько, что фигуры стали искажаться, теряя очертания. Местность вокруг исчезла в серой дымке. Вязкий воздух сковывал движения.

- Эй, кто здесь? - заорал Панька, у которого из-под шлема дыбом торчали волосы.

Впереди раздался громкий усталый смех. Марево протаяло, снова впустив яркое солнце на землю, запахи леса, реки. На большом камне, которого уж точно не было на берегу, подперев голову руками сидел молодой красивый парень. Кудрявые золотые волосы обрамляли чистое лицо. Капризно изогнутые снисходительной улыбке пухлые губы, беззвучно шевелились. Странное белое одеяние было перекинуто через смуглое плечо. На ногах его были одни подошвы с кожаными ремешками, которые обвивали стопу до щиколотки.

- У тебя что, шутки такие? - выкрикнул Панька.

Парень не ответил, встал с камня, повел плечами. Пропорционально сложенное тело с выделяющими мышцами.

- А мне скучно так, - усмехнулся он, - вот и решил развлечься.

Звонко ударила по рукавичке Субудая тетива. Молчаливый степняк уже держал новую стрелу.

Легкий выдох изумления прошелестел над отрядом. Короткая стрела Субудая, не долетев шага до странного парня, задрожала в воздухе, изогнулась и, потеряв всю силу, упала к его ногам. Черные глаза Субудая чуть дрогнули и одновременно и одновременно с Шавкалом они пустили стрелы. Они так же упали на землю.

- Не тратьте стрелы, воины. Они не достанут меня, - грустно рассмеялся путник. - А так же можете убрать копья и мечи, вы не сможете нанести мне даже царапины.

- Бессмертный, что ли? - крикнул Панька, спрыгивая с коня, и направляясь к нему. - А в рыло?

Синие глаза парня насмешливо смотрели на подходившего воина. Странник спокойно ждал, сложив руки на груди. Панька без злобы замахнулся, метясь в прямой нос насмешника.

Дружинники, онемев, смотрели, как словно невидимый великан ударил Паньку доской. Отлетев в сторону, Панька упал на спину, глядя синими глазами на незнакомца.

- Да я... я ж тебя, как стельку, - угрожающе начал он, вскакивая на ноги.

Еще один удар свалил его на колени. Стоя на четвереньках, Панька хватал ртом воздух, убивая противника взглядом, благо хоть за это не было сдачи.

- Не хватайтесь за оружие, воины, ответ будет таким же. Что-то говорит мне, что вы должны вернуться назад.

Токтагай переглянулся с Головней, показал глазами в сторону. Воевода чуть кивнул, пришпорил коня, пуская его вдоль берега. Пегая лошадь степняка летела к недалекому лесу, неся на спине прильнувшего к гриве всадника. Вороной под воеводой испуганно заржал, дико выкатывая глаза, повернул морду к хозяину. Недалеко от камышей, когда уже можно было нырнуть в их спасительную густоту, конь словно попал в кисель. Словно гигантская улитка окутала всадника удушливой слизью, подняла над землей. Сухие ноги жеребца молотили по воздуху, едва доставая верхушек травы. Движения Головни стали замедленными, видно было, как он с огромным усилием поднимает руки, лицо побагровело, словно от удушья.

Торжествующий смех раздался от камня. Странный парень сделал движение кистью, будто отгонял назойливую муху. Коня вместе с всадником отбросило назад, выпустив из вязкого плена.

С невозмутимым взглядом Головня вернулся к отряду, спокойно произнес, наблюдая за Токтагаем:

- Будем думать...

На пол дороге к лесу, Токтагай решил свернуть, проверяя, насколько далеко простирается невидимая стена. Воздух сразу поплотнел, стало тяжело дышать. Низко нагнув морду, упираясь в черную землю всеми ногами, лошадь пробиралась вперед и встала, не в силах стронуться с места. Все тело Токтагая словно опутали прочной паутиной, которая при движении тянулась, но не рвалась. Поняв, что и здесь нет прохода, хан повернул назад.

Отряд расположился в тени небольшой группы деревьев. Неунывающий Панька предложил перекусить, а по темноте обойти того остолопа. Бронзовотелый страж дороги потерял к ним интерес и снова погрузился в раздумья, усевшись на камень и подперев голову рукой.

- Башка! Ты же урус - шайтан. Обмани его, - сверкая задорно глазами, предложил Фазиль.

- Как? - удивился Иваш, - я его обману?

- Дудочкой, - простодушно выпалил Фазиль.

- Ладно, что-нибудь придумаем, - покраснев, буркнул Иваш, отворачиваясь в сторону.

Токтагай глянул на Иваша, чуть не заметно улыбнулся.

Маленькая рощица дала веток только, на один костер, поэтому, привязав коней к деревьям, все расселись вокруг его, подчинившись случаю, на время объединившему их.

- Это ваш бог, да? - с интересом спросил Фазиль Головню, поглядывая на сидевшего, как изваяние, молодого парня.

- Какой же он наш? - фыркнул Панька, подогревая над костром кусок мяса. - Если врезал мне под ложечку, гад.… И непонятно чем.

- Ну-у, - помялся Фазиль, глядя на синяк под глазом Паньки, - ваши же дерутся меж собой.

- Ваши тоже не овцы, - нахмурился Панька.

- Дед рассказывал мне, - спокойным, как серая земля, голосом, глядя в костер, сказал Субудай, - что давно в одном племени родился мальчик. Его мать так любила его, что решила обойти все степи и леса, и попросить все живое и неживое не трогать ее сына. Много раз зеленела степь, пока обошла она всю землю. Мать просила каждый камень, чтобы он не ранил ее сына; каждое дерево, чтобы оно не поцарапало его; она упросила всех богов, что живут, чтобы они пощадили ее сына. И хотя он смертен, ничто не может причинить ему смерть, так покорила всех сила любви матери. Один только хан мертвых потребовал за это в уплату ее жизнь. Едва упросила она дать ей отсрочку до тех пор, пока она не обойдет землю. Хан согласился и отпустил ее. И вот вернулась она домой совсем старая, седая. Только поглядела на своего сына, как примчались черные кони и забрали ее к хану мертвых. Говорят, что сын до сих пор ходит по земле, ищет свою смерть и не может найти. Боги дали слово и держат его: только рождается новый зверь или появляется новый побег дерева, как первое, что он слышит - это наказ не трогать любимого сына матери.

- Думаешь, это он? - разинул рот Панька.

- Я сказал все, - бесстрастно ответил Субудай.

- А может, его сила только до леса и до реки, а на том берегу уже нет? Тогда мы переправимся и обойдем его.

Збыслав поднялся, кивнул Паньке:

- Вот и проверим…

- Меня возьмете? - тоже поднялся с земли Никита, тот молча кивнул.

Шавкал и Субудай легко подорвались с земли, направились к коням. Скоро два небольших отряда удалились от рощицы в разные стороны. Пегие лошадки степняков резко понеслись к лесу, вдоль незримой, но ощутимой стены, а дружинники понеслись назад по высокому берегу, отыскивая брод.

Задумчиво сидевший бронзовотелый парень проводил обе группы взглядом, усмехнулся и исчез.

Лениво несет свои черные воды Рось-река, нет ей никакого дела до людских забот. В подводных ямах и пещерах спрятались от дневного света водяные и водяницы. В зеленом сумраке над ними колыхались длинные резные стебли донной травы, течение перекатывают по дну жемчужины перловиц, золотисто-серебристые ожерелья. На страже над ними застыли сомы-исполины и седые от древности, обросшие зеленым мхом гигантские щуки.

Левый берег весь, а правый местами, покрыт камышом в два человеческих роста. Такие места излюблены вепрями, есть корм - сладкие корни тростника, есть удобные грязевые лежки. Утром вепри уходят из камышей в лес, вечером опять возвращаются домой.

В зарослях сплетшихся кустов по руслам ручьев, рек, оврагов нашли приют вепри. Низкий, толстошкурый вепрь пройдет там, где нет ходу другому крупному зверю. Сам сделает дорогу в зарослях колючек острой мордой, которая не боится даже укуса змеи. Тропы вепря - словно норы в непролазных кустах. Лишь один только волк может пройти туда, но не пойдет - волки боятся вепрей.

Этому вепрю лень было покидать теплую ванну из грязи и примятых стеблей камыша. Давно уже никто не тревожил покой этого места, и он решил остаться здесь на весь день. Но сегодня, когда солнце уже стояло над камышом, его встревожил громкий крик. Недовольно хрюкнув, он поднялся на ноги, втянул воздух. Ненавистные люди с их животными отгородили его от темного леса. Маленькие глаза под белыми ресницами злобно смотрели, как суетились люди, как умчались в разные стороны, оставив у костра небольшую кучку себе подобных. Вепрь уже готов был выбраться из камыша и броситься через широкое пространство в лес, как увидал, что один человек отделился и направился к камню посреди долины. Вепрь снова залег в грязь, недовольно поглядывая, как человек щупает руками воздух, замедленно двигается в нем и, наконец, едет обратно. Вот он уже далеко, почти приблизился к оставшимся у костра. Пора…

Токтагай услышал за спиной шорох, хруст тростника, зачавкали острокопытные ноги в грязи, близко раздались храп и сопение дикого зверя.

Мгновенно развернувшись, он выхватил из колчана стрелу, вздернул из седельной налучи короткий лук. Позади него, выскочив из камышей, к лесу уходил большой вепрь. Звонко щелкнула тетива, острая стрела ударила зверя в бок.

Резкая боль обожгла плечо, рана горела, сердце вепря озлобилось. С храпом он развернулся на месте, маленькие глаза нашли причину боли. Он раздул глубокие ноздри, поставил торчком лопушистые уши и бросился на врага.

Почувствовав тинистый запах опасного зверя, лошадь заржала, высоко поднялась на дыбы, едва не опрокидываясь на спину. Животный страх, запрещая повиноваться воле седока, погнал ее ближе к людям, к спасению.

Иваш взлетел на ноги, прыжком достиг коней, которые начали рваться с привязи, выдернул рогатину, бросился навстречу вепрю. Мимо пронеслась лошадь Токтагая. Хан Токтагай, раздирая ей удилами рот, безуспешно пытался остановить ее.

Вепрь, готовясь ударить, чуть скривил шею влево. Он саданет, как всегда, правым клыком снизу вверх, как всегда бьют вепри. И, как всегда, первый удар по ногам, потому что не умеет вепрь задирать голову вверх.

Направляя древко левой рукой, Иваш правой ударил рогатиной навстречу черной глыбе. Коротко чмокнув, железо вошло в зверя.

Разум охотника должен быть холодным, он должен всегда помнить: старый вепрь тянет пудов пятнадцать - двадцать, человек же только шесть - восемь. Не моги дрогнуть рука, иначе пойдет вспарывать твое тело, словно соха землю, белый клык.

Ноги Иваша ушли в твердую землю по щиколотки, но он сумел остановить вепря. Стараясь избавиться от рогатины, вепрь нажал в сторону. Иваш не дал себя обмануть. Вепрь - боец от природы, - встретил на своем пути другого бойца, выросшего в лесной стороне. Человек тоже воин. Разве не боем он отстоял право на жизнь? Но, в отличие от зверя, человек сам учил себя биться, ежедневными упражнениями заставляя свое тело быть послушным и сильным.

Не в обычае охотников вставать прямо перед вепрем. Всегда стараются бить сбоку, метя под левую лопатку. Но не было времени на выбор у Иваша.

Как в пень уперся вепрь. Зверь попятился назад, стараясь вырваться от рогатины, отойти для нового разбега. Иваш не пустил его, нажав на древко обеими руками и сделав шаг вперед. Осев на задние ноги, вепрь дернул тугой шеей, чтобы достать - дотянуться и срезать клыком древко. Но было уже поздно, сил на последний рывок не осталось. Вепрь сидел в луже собственной крови. Ознобная дрожь сотрясала тело, помутились глаза, из широких ноздрей пошла кровь.

Иваш дожал еще. Вепрь завалился набок, некоторое время дрожали судорогой задние ноги, и он затих.

Только тут схлынуло напряжение. Иваш оглядел подбежавших с копьями Головню и Фазиля, смущенно улыбнулся:

- Панька как раз есть хотел…

Головня удивленно покачал головой, промолвил:

- Да куда ж ему столько? Ему и ножки бы одной хватило.

Достав меч, воевода срубил голову вепря и легко поднял за клык трехпудовую башку.

- Ай, Башка! Ай, батыр! - цокал языком Фазиль, влюбленно глядя на Иваша. - Это сколько же каши надо съесть, чтобы такой кабан валить?

Подъехал Токтагай, его лошадь все еще шарахалась от мертвого вепря, с разорванного рта капала кровавая пена.

Смеясь - дикий зверь неожиданно сблизил всех, - разделали тушу, потащили к костру куски, стали обжаривать над углями, дожидаясь других.