Глава 29

Панька подорвался с травы, помчался к шатрам, излазил их, перевернув все вверх дном, с растерянным видом выскочил наружу. Подскочил к белому лоскуту рядом с Кумаром, повертел в руках. Когда-то белая рубаха Никиты была располосована снизу доверху, залита кровью, запорошена пылью, заляпана грязью. Панька покачал головой, бросил быстрый взгляд на одетого в простую куртку Никиту, отшвырнул рвань, ринулся к сгрудившимся женщинам. Обежав их кругом, увидал на одной цветное платье. Закрыв голову подолом, степнячка неподвижно стояла, выставив на обозрение голый смуглый живот, лишь видно было, как голова вертится за материей, наблюдая за Панькой.

Панька навис глыбой над невысокой, по грудь ему, хазаринкой, осторожно дотронулся до смуглой руки.

- Эй, пэри, мне тряпка нужна, у тебя вон штаны останутся, оторви кусок от подола.

Хазаринка вздрогнула, отдернула руку.

- Да не мне же, - уговаривал Панька, - мне и шкуры хватило бы. Да покажи ты личико-то хоть! - он потянул подол из рук на себя.

Истошный пронзительный визг был ему ответом. Стоявшие рядом степнячки тоже заголосили в один голос.

Стоявший на коленях хазарин вздрогнул, резко упал вперед, вытягивая руку за валявшейся саблей. Тяжелый кованый сапог Збыслава больно придавил запястье к земле.

- Да лежи ты смирно, - прогудел над головой добродушный голос руса, - ничего он ей не сделает.

- Кабы не дело - убег бы от этого гвалта, - бурчал под нос Панька, аккуратно разрывая подол , оставив в руках хазаринки один лоскут, которым она прикрывала лицо, бросился к Ивашу. Дикий визг за спиной мгновенно стих. Добежав до травы, он собрался искренне пособить Ивашу, но Никита вытянул перед ним руку, укоризненно протянул:

- Па-а-анька, ты что, маленький?

Панька надул губы, скомкал цветастый лоскут, бросил в виднеющуюся над травой лохматую башку Иваша. Отойдя от Никиты, сел на траву, вытирая со лба кровь. За спиной раздались тяжелые шаги, волосы на макушке пригладили.

- Да иди ты! - отмахнулся Панька, думая, что это Никита.

В ухо тепло задышали. Панька быстро обернулся, обрадовался.

- А-а, это ты, пэри…

Верблюдица опустилась на траву рядом с Панькой, высоко подняла голову, оглядывая всех надменным взглядом.

Одной рукой Иваш расстелил между ног хазаринки лоскут, придерживая указательным и большим пальцем скользкую головку малыша, помог ему появиться на свет. Хазаринка, упираясь лбом в ладонь Иваша, тянула его руку на себя, словно пытаясь сломать ее. Наконец, она облегченно застонала, расслабленно откинулась на спину, бессильно уронив руки на траву. Обеими руками Иваш молча приподнял красно-бурого человечка с крупной головой, показал матери. Хазаринка слабо улыбнулась, не в силах пошевелить рукой, усталые глаза следили за руками Иваша.

- Вот и все, теперь ты мать, сейчас все приведем в порядок, и можешь к своим.., - приговаривал Иваш, доставая из кармана моток тетивы. Засапожным ножом отрезал два куска в ладонь длинной. Взяв в руку толстую пульсирующую пуповину, скользкую, словно натертую воском, крепко перетянул ее на пару пальцев выше живота молчавшего малыша, второй узел сделал по возможности ближе к телу матери. Быстро обтер малыша насухо, перерезал переставшую пульсировать пуповину выше узлов. Положил на левую ладонь малыша сморщенным лицом вниз, шлепнул легонько по красному заду. Малыш вздрогнул, закашлялся, выплюнув изо рта мутную слизь, судорожно вздохнул горьковатый степной воздух, раскрыл рот и заорал.

Иваш поднялся на ноги, выпрямился во весь рост, поднял над головой горланящего во все горло степняка.

- Ори, парень, ори. Пусть все слышат - дрогнувшим голосом прошептал Иваш.

Раздвигая поясом траву, Иваш вышел на луг. Панька вскочил на ноги, подлетел, во все глаза разглядывая ребенка.

- Держи, - протянул ему малыша Иваш, - ты помочь хотел.

Панька спрятал руки за спину, попятился.

- Не-е, - замотал он головой. - Я его боюсь.

Иваш передал малыша Никите. Никита положил его на сгиб левой руки, накрыл правой ладонью, оберегая от полуденного солнца. Малыш, полностью скрывшийся под огромно й ладонью, сразу замолчал, уткнулся широким носом в шерсть куртки, засопел, зарывая поглубже. Иваш снова шагнул в траву, вышел оттуда с хазаринкой на руках, пошел к возам. Никита шел рядом давая возможность матери видеть, что ее ребенок рядом. Длинные распущенные волосы хазаринки черным водопадом скатывались с толстой руки Иваша.

В полном молчании - даже белая верблюдица перестала жевать - подошли к возам. Иваш опустил хазаринку в первый попавшийся навстречу на сено, Никита подложил ей под бок малыша. Хазаринка распахнула халат, дала грудь малышу. Тот, потыкавшись носом, нащупал губами крупный коричневый сосок, присосался, причмокивая.

- Имя уже есть?

Хазаринка отрицательно покачала головой.

- Назови Фазилем. Отважный батыр был, - умоляющим голосом попросил Иваш.

Хазаринка внимательно посмотрела в покрасневшие темно-синие глаза руса, кивнула головой.

- Ну, вот и все, - просто сказал Головня, когда все уже были в седлах.

- Да нет, воевода, подожди. Кажись, не все, - весело хмыкнул Збыслав.

Головня оглянулся. Панька, склонив голову, поминутно отирая бровь, подтягивал слева стремя. Справа, держа на груди кусок цветной тряпки, подходила молоденькая степнячка. Десятки косичек тряслись по голым плечам, черные глаза испуганно стреляли по огромным великанам, восседавших на исполинских черных конях. Босые ножки в черных шароварах готовы были каждое мгновение сорваться в обратный бег.

Подойдя к коню Паньки, она поднялась на цыпочки, одной рукой осторожно потянула за голенище сапога. Панька поднял измазанное кровью лицо, недоуменно оглянулся, разинул рот. Девчонка упорно тянула его за сапог.

- Чего тебе? - еле нашел Панька, что сказать.

Не отвечая, хазаринка дергала сапог на себя. Под смешки друзей Панька неуклюже слез с седла, встал перед степнячкой. Черная макушка едва дотягивала его выпуклой груди. Осмелев девушка задрала голову, черные глаза осмотрели шею Паньки. Чуть подпрыгнув, она вцепилась правой рукой в ворот доспеха, потянула вниз, левой продолжая прикрывать лоскутом свою грудь.

Панька встревоженно оглянулся на скалившего зубы Збыслава, послушно опустился на траву. Круглое личико хазаринки оказалось прямо перед ним.

Серьезные глаза внимательно осмотрели Панькин лоб, тонкие смуглые пальчики убрали волосы от раны. Опустив левую руку, она разорвала лоскут на узкие полосы, осторожно забинтовала голову. Панька смущенно отворачивал голову, чуть не сломав глаза, от острых грудей, которые едва не упирались ему в лицо, когда хазаринка тянулась вперед, чтобы завести повязку за его макушку.

- Все. Живи, - сказала девушка, опустив голову и теребя пальцами складки своих широких штанов.

Панька ощупал голову, довольно хмыкнул, встал. Девчушка съежилась, став еще меньше. Руки замерли.

- Как звать тебя, пэри? - спросил он, нагнувшись.

Хазаринка робко подняла голову, черные глаза встретились с васильковыми.

- Амина, - тихо сказала она.

- А меня просто - Панька.

- Пан? - переспросила Амина.

Панька засмеялся:

- Ну, если по взрослому то, наверное, Пан.

- Доброй дороги тебе, Пан.

- Пока, Амина. Ты уж приглядывай за белой пэри, - он кивнул на подошедшую верблюдицу.

Панька с места взлетел в седло, уже сверху крикнул:

- Кешку увидишь - привет передавай.

Амина кивнула, неуверенно подняла вверх ладошку, помахала.

Десяток коней дружным топотом вспугнули тишину степи, и скоро отряд русов скрылся за бугром.

Дозорные с вышки еще верст за сорок увидели черную полоску на дороге. Доброгаст долго всматривался, сбежал по лестнице, махнул рукой Милонегу. Оставшись на вышке, Мал разжег трут, поправил кучу хвороста с накиданными на верх лапником, приготовился, вглядываясь вдаль.

Сакма пылила, выдавая неспешно двигавшийся отряд. Отвязав пасшихся на опушке низкорослых лошадок Доброгаст с Милонегом помчались вдаль леса в навстречу неизвестным всадником, низко пригибаясь к гривам. Заставив лошадь лежать неподвижно в высокой траве, Доброгаст легко побежал вдоль опушки. Умное животное послушно упало набок, почти слившись с порыжелой к концу лета травой, вздохнув, опустило морду на землю, лишь острые уши стояли торчком, ловя малейшие звуки.

Милонег тайными тропами пустил лошадь по лесу, намереваясь зайти в тыл отряду.

Там, где Днепр делает колено, особо близко подходя к лесу, дорога шла почти под самыми ветками.

Пятеро всадников, каждый ведя по запасному коню, неспешно двигались в сторону Киева. Впереди отряда на черном коне ехал хмурый высокий парень в волчьей безрукавке. Крупная голова опущена вниз. Русые кудри треплет теплый ветер. С левой стороны из налучи торчит рог толстого лука. Тула забита стрелами с разноцветными оперениями. Лишь раз парень поднял голову от луки седла, мельком глянул вперед на дорогу. Доброгаст увидал темно-синие глаза под густыми темными бровями, высокий лоб с морщинкой на переносице. Грудь парня крест-накрест перехватывали широкие кожаные ремни ножен. Над широкими прямыми плечами торчали рукояти мечей. Особенно Доброгаста поразил огромный кривой меч с широким на конце лезвием.

Чуть позади ехал немолодой воин с густой проседью в черной бороде. Глубоко посаженные темные глаза с удовольствием поглядывали на лес, на дорогу впереди. Грудь под изрубленным доспехом высоко вздымалась, прямой нос с удовольствием втягивал пряный воздух леса с заметно слышным тинным запахом Днепра. Страшно посеченная броня вызывала дрожь: словно не менее четырех сабель усердно рубили ее со всех сторон. Часть железных блях начисто срезаны с кожаной рубахи, другие разрублены на части, вмяты в толстую турью кожу, бармица разорвана, железные колечки осыпались, образовав прореху, в которую видна жилистая шея. Репье со шлема начисто срублено, неглубокая вмятина перечеркивает навершие. Воин, поглядывал на дорогу и в спину парня в шкуре, часто оборачивался назад, перебрасываясь словами с остальными.

Трое молодых, полных веселья парней ехали рядом, стремя в стремя. Сзади пылили три степные лошади на длинных поводах.

В середине, гордо задрав чуть курносое лицо с перевязанным цветной тряпицей лбом в обычном доспехе ехал лохматый парень. Шлем лениво покачивался на луке седла. Щуря васильковые глаза, он весело рассказывал:

- Лежу, значитца, я в дивном саду, а вокруг гурьи порхают, пэри на цыпочках ходют. Аппетитные, как кавуны. Само собой, ноги мне в ручье моют; эта, как ее, сыр несут с кашей на блюдьях.

- А джины с ложечки не кормят? - с веселой завистью спросил темно-русый великан в кольчуге, ехавший справа от балагура.

- Чо я, маленький штоль? - фыркнул рассказчик. - Чай, кругом пэри были. Да и тот, белоглазый, которого Никита сломал, там ошивался.

- А когда ж ты успел схлестнуться с ним? - спросил его третий, тоже в куртке из волчьей шкуры, на великолепном сером жеребце.

- Да я ж вам говорил - мужик там молился, Кешка, ну, этот и отрубил ему голову, когда тот нагнулся. Я встрял, ну, и он мне личину на шлеме и срубил. Я ему еще морду поцарапал.

- Я думал, ты все выдумал, Панька, - улыбнулся парень.

- Ей-ей. Истину глаголю, - завертел головой Панька, глядя слишком честными глазами то на одного, то на другого.

Доброгаст перебрался ползком на открытое пространство, бесшумно заскользил между деревьев, на расстоянии двух-трех саженей от всадников.

- Ну. А пэри-то что? - нетерпеливо перебил Паньку воин в кольчуге.

- А чо пэри? Там у них обычай такой: имя свое поставить на этой, ну… грозди виноградной. Я и расписался.

- Ты же неграмотный! - усомнился Никита.

- А я, того, пальцем ткнул, отпечаток оставил, - вывернулся Панька.

- Куда ткнул? - заухмылялся воин в кольчуге.

- Туда… - буркнул Панька, покраснев.

Громовой хохот поднял птиц на другом берегу Днепра.

Панька хмуро зыркнул на друзей, улыбнулся, и заржал вместе с ними.

Отсмеявшись, Панька серьезно спросил соседа:

- Слушай, Збыслав, я вот не пойму: вроде тот парень обещал бессмертие тому, кто его убьет? А что ж я тогда этого Шавкала завалил, как поросенка?

Збыслав пожал плечами:

- Не знаю. Вообще-то, он обещал бессмертие Ивашу, а Шавкал уж сам стрелял, вроде как по своей воле.

- Так может, Иваш стал богом? - шепотом спросил Панька. - Вон, у него ни одной царапины, а ведь штук пять хазар в щепки порубал.

- Хм, а ведь на Збыславе тоже ни одной, - удивленно сказал Никита.

- Позанимаетесь с мое, и вы будете без царапин, - прыснул Збыслав.

- Не-е, в Иваша точно джин вселился, я сам слыхал, как его Урус шайтаном прозвали.

Доброгаст побежал вперед, легко свистнул. Тренированная лошадь, пригибая голову, подбежала на свист, неслышно переступая неподкованными копытами по траве. Доброгаст поставил ногу в стремя, тронул повод.

Панька ошалело уставился на выросшего из-под земли странного всадника на маленькой лохматой лошадке.

- Воевода, а это что за чучело? - сказал он пожилому всаднику, что ехал, полуобернувшись назад, слушая байки.

- Стойте! - крикнул появившийся всадник и поднял левую руку с зажатым в ней небольшим луком.

Отряд остановился, удивленно оглядывая смельчака.

Стеганая куртка, скрепленная с такими же штанами пятнистого желто-зеленого цвета, перетянута широким серым поясом. Высокий, чуть не до затылка воротник закрывал шею. За пояс заткнут длинный нож в кожаном чехле. К мизинцу левой руки прикреплен длинный повод узды. В правой руке он держал саблю с накинутым на запястье ремешком от рукоятки. Короткая толстая плеть висела на мизинце. Низкорослая лошадь с коротко стриженой челкой и гривой, с широкой выпуклой грудью и толстыми ногами, опустив голову, злобно поглядывала на дружинников.

- Кто такие?! - снова крикнул всадник, не дождавшись ответа. Он тряхнул волосами убирая прядь со лба, медленно поднял вверх правую руку с зажатой саблей.

- Е-мое, - присвистнул Панька, оглянувшись назад, - Вот теперь мы точно дома. Где ж еще могут так тепло встречать?

Сзади отряда, саженях в двадцати стоял точно такой же всадник, вдобавок ко всему, державший в зубах оперенную стрелу. Короткий лук с искоркой наконечника наложенной стрелы гостеприимно смотрел Паньке в лицо.

Головня выехал вперед, поднял руку.

- Я воевода киевского князя Головня. Это мои дружинники. А ты кто?

Всадник не ответил, крутнул над головой саблей, съехал с дороги, освобождая путь. Подняв пыль, рядом с ним осадил похожую лошадку второй дозорный. Убрав стрелу в тул, он сказал:

- Езжайте, не сворачивайте. Мы оповестили других.

Панька завертел головой, выглядывая других. Доброгаст усмехнулся:

- Двадцать верст вперед застава, сорок вбок - еще одна. Так что, доведут прямо до Киева.

Панька вгляделся вперед: ничего, кроме дороги и пыли не увидал.

- Чо ты врешь? Двадцать верст, сорок верст. Уж на что я, но и то так сбрехать не смогу.

Доброгаст поднял саблю вверх, опустил. Где-то далеко впереди чуть над землей коротко сверкнуло в ответ.

- Теперь там знают, что вы в Киев. Пограничники вас пропустят.

- Во орел! - восхитился Панька, толкнув в бок Никиту. - Всего каких-то пару ден дома не были, а уже порядки новые. Без пропуска и не въедешь. Вот на каких крыльях молва по свету летит.

С интересом поглядывая на пограничников, двинулись дальше.

- С возвращением тебя, воевода! - раздался сзади громкий голос . Головня обернулся - на дороге уже никого не было. Лишь где-то колыхались высокие метелки ковыля, наверное, от ветра.

Солнечный зайчик ударил в кусок венецианского стекла, прикрепленного напротив окна светелки, скользнул по потолку. Белоян быстро вскочил из-за стола, подбежал у узкому окну, сощурив маленькие глазки, вгляделся вдаль.

- Один, два, три... пять, - шепотом считал он. - Десять... коней... Головня... - Белоян ахнул, ринулся к двери. Однако, уже взявшись за ручку, остановился. Вернувшись к окну, долго вглядывался в раскинувшийся внизу Киев, на быструю Почайну, на темный лес вдалеке, на светлые облака. Вздохнув, опять сел за стол, развернул свиток, придерживая края длинными черными когтями.

На самом берегу Почайны, перед мостом, за которым начинался подъем к Киеву, остановился отряд из пяти всадников. Никита отдал повод своего запасного коня Паньке, Иваш подвел пегую лошадку к коню Збыслава, протянул руку ладонью кверху. Збыслав помедлил, вгляделся в угрюмое лицо Иваша, хлопнул по подставленной ладони, крепко сжал пальцы.

- Может, передумаете? Что воевода князю скажет?

Иваш поднял глаза на воеводу, ответил в сторону?

- Извини воевода, не могу я остаться. Не хочу. Понадобимся - придем. А сейчас - нет.

Головня спокойно глядел на Иваша с Никитой. В глубоких глазах ничего нельзя было прочитать.

- Воевода, а давай скажем, что их хазары порубили. Убили, и все тут.

- Типун тебе на язык, - сплюнул Никита, покачал головой, вспомнив пограничников.

Вздохнув, Головня пожал руки парням, развернул коня.

- Ну, бывайте, - Панька прерывисто вздохнул, хлопнул по подставленным ладоням, подал коня назад.

- Увидимся? - Збыслав испытующе глянул на Иваша.

Парни переглянулись, оба пожали плечами, развернули коней, ударили пятками в бока. Близкий поворот скрыл их, оставшееся над дорогой пыльное облако медленно сносило на придорожные кусты.

Над головой глухо пророкотало. Панька поднял голову: большое плотное облако стремительно плыло низко над землей. Почти у виднокрая оно догнало двух всадников, опустилось вплотную к земле, скрыв от любопытных взоров, поднялось. Набирая скорость и, вытягиваясь в длинное темное веретено, устремилось в небо, оставив позади оборванную пыльную цепочку следов.

- Княже, там воевода Головня вернулся, - доложил холоп.

Владимир вскочил из-за стола, едва не опрокинув чашу с опостылевшим вином.

- Гуляйте, богатыри, - зычным голосом обратился он к пирующим. - Жизнь идет, - непонятно добавил он.

- Слава князю! - загремело в Золотой палате.

Едва сдерживая себя, он прошел к дверям, выскочил в коридор, быстрым шагом, почти бегом, устремился к Людской палате.

При его появлении воевода с дружинниками встали, поприветствовали.

Владимир обхватил плечи воеводы ладонями - бровь в бровь - всмотрелся в темные глаза Головни, словно пытаясь проникнуть в его душу.

- Сказывай, воевода, - выдохнул князь, опустил плечи Головни и сел напротив.

- А что сказывать? - прогудел низким голосом воевода, мельком глянув на вошедшего Белояна. Медведеподобный волхв прокосолапил к окну, оперся спиной о косяк, уставившись покрасневшими глазками на дружинников.

Головня поднял с лавки окованную калеными кольцами котомку с долгом, положил на стол.

- Вот, назад привезли. Обманул нас Илдема, в степи встретил, порешить удумал. Не получилось. Остался Илдема лежать в пыли. Хана Токтагая он отравил. Вот и все, княже.

- А где те двое, что с тобой шли? - подал голос от окна Белоян. Скрестив лапы на груди, он поглядывал на дружинников. Медвежья морда непонятно оскалилась.

Головня, не взглянув на волхва, ответил Владимиру:

- Сгинули...

Князь чуть развел руками, опустил ладони на колени:

- Честь и хвала им... Главное, ты, воевода, выполнил наказ. Хазары будут знать силу княжеского слова.

Головня промолчал.

Белоян насмешливо посмотрел на перевязанную голову Паньки, хмыкнул.

Панька поежился, покраснел, быстро заговорил, словно оправдываясь, помогая себе руками.

- Ей-бо, порубили их. В капусту. Как налетели! Нас пятеро, а их три дюжины, степняков-то, вот провалиться мне на этом месте! - вдохновенно доказывал он Белояну. - Насилу мы их угомонили.

- Всех?! - поморщился Владимир.

- Почти. Женщин не тронули. И шестерых мужиков оставили - на развод. А ребята пропали, - Панька шмыгнул носом, опустил голову, пряча глаза.

- Ну, ладно. Благодарю вас за службу. Что ты хочешь? - обратился Владимир к Паньке.

Панька, поднял голову, повеселел.

- Да на пару деньков бы, до дому.

- Добро. Хоть на три, коли твой воевода не против.

Владимир встал, подошел к Збыславу.

- Знаю, зол ты на меня за Корнилу. Пойдешь в Царьград послом?

Збыслав вздрогнул, дико глянул на ухмыляющегося Паньку, перевел дух.

- Воля твоя, княже. Я согласен.

Головня повернулся, чтобы уходить, как Белоян окликнул его:

- Воевода! Говорят, если в тяжелый час позвать мертвых, то они помогут?

Головня обернулся, чуть заметно улыбнулся.

- А их и звать не надо - в тяжелый час они сами придут.