Глава 6

Многоповерховые терема, сложенные из бревен в об­хват, ярко горели на солнце золотистыми крышами. Светлые срезы бревен истекали частыми каплями смолы. По широким улицам Киева сновал народ, расталкивая толпы, спешили по делам конники, княжьи тиуны и биричи. 

Бродяга в рубище, в грязных ногавицах стоял на коленях перед княжеским дружинником, занесшим над ним плеть. Он хватал его за ноги и жалобно кричал:

– Кирие элейсон, кирие элейсон!

– Я тебя сейчас помилую, собака греческая, столбом да с перекладиною!

– Кирие элейсон! – черная борода обтирала пыль на тяжелых сапогах.

– Как воровать, так святых не помнишь, пес смердя­чий. А попался, так бога своего вспомнил, головник!

Плеть распорола хламиду на спине бродяги.

Дружинник раздраженно выдернул ногу из объятий распростертого в пыли нищего, махнул рукой. Бродягу подхватили за руки подбежавшие гридни, поволокли прочь.

Стоявший поодаль лавочник подобострастно согнулся, ловко сунул в руки серебряную резану. Дружинник мило­стиво кивнул головой, резана исчезла в широкой ладони. Заложив руки за спину, он продолжил обход улицы. Ро­бочи, сидевшие под навесом тут и там, точившие ножи, мявшие кожи, хмуро поглядывали на дружинника и  отво­рачивались, продолжая заниматься своим делом.

Князь Владимир отвернулся от окна, тяжело опустился в кресло. Воевода Волчий Хвост выжидающе смотрел на изможденное лицо. Видно было, что думы терзают князя. Волчий хвост переживал, но ничем помочь светлому князю не мог, ибо воеводе только след слушать.

– Волчий Хвост, – голос Владимира был сух и горек, – созывай старшин. Совет держать будем. Пусть прибудут все воеводы.

Оставшись один, Владимир вспомнил о брате своем Ярополке. Подло поступил Ярополк, убил брата своего и предал землю Русскую. Есть грехи, которые ничем нельзя искупить, за которые проклятья ложатся на веки веков. Кто предал отечество, тот не сможет быть его любящим сыном.

Болит душа у Владимира, не знает он, что делать. И казнить брата не может. Хватит уже Руси идти брат на брата, сын на отца. Строить надо новую жизнь. Только как? Ох, не знает молодой князь. Чувствует, что нельзя по ста­рому, но и по указке жить не можно. Рвутся мысли наружу, а не высказать. Страстно хочет Владимир великой Русь ви­деть, чтобы уважали ее другие империи и дружбы с ней ис­кали. Потому и не может казнить Ярополка, аки пса, чтобы не назвали его варваром, деревянным богам Перуну,  Стри­богу и Даждьбогу поклоняющемуся.

Потому и принял решение ехать из Новгорода в Киев по вызову Ярополка. Нужно было положить конец пре, ибо много зла принес Руси Ярополк.

Владимир понимал, что князь Ярополк не допустит его до Киева и постарается встретить и разбить еще в вер­ховьях Днепра. Купцы и беглые из Киева рассказывали, что несметная рать идет к Любечу, а по Днепру видны лодии с воинами. Лазутчики Владимира подтвердили их слова, до­бавив, что многажды видели конные отряды, не могли только сказать, где же встретит их Ярополк и выберет ме­сто для бранной сечи.

С каждым днем братья и рати их сходились все ближе. Брат шел на брата. Дрогнула земля Русская, тучи темные затмили небо и скоро прольются кровавым дождем. Зары­дают матери и жены и станут рвать волосья и бить в груди себя, оплакивая сыновей и мужей своих. Всегда брань была по Руси, но Ярополк повел сынов на отцов и не бережет мира. Повернулся лицом к ромеям, а русских людей воли над землей лишил. Спускает печенегам и хазарам обиды, за слезы и кровь – не мстит, а побратимами назвал их. Не чтит завета отцов наших...

И вот в один день из лета 980 на рассвете примчались воины из передовой стражи. Волчий Хвост соскочил с взмыленного коня, поспешил к лодии, в которой спал Вла­димир. Князь услыхал топот, проснулся, вскочил на ноги.

– Князь! – воевода хватал ртом воздух, как рыба на берегу Днепра.

– Говори! Что?! – ожидание сечи, боль раздумий выплеснулись в яростном крике.

– Князь, войско Ярополка остановилось выше Лю­беча. Его лодии перегородили Днепр полностью. С лодии на лодию перекинуты мостки, чтобы воины могли перебе­гать с берега на берег.

– Дельно зробил, – удивленно покачал головой Вла­димир. – Значит, мы должны идти?

– Да, княже, – Волчий Хвост перевел дух. – Или тоже встать и ждать.

Владимир задумался. Встать не гоже. Его дело правое. Он идет на вы.

– Ратники встали полукругом на поле, а конники пря­чутся в лесах на днепровских кручах. Прибыли воины из Любеча, Вышгорода и Тетерева.

– Наше дело правое. Мы за покон отцов наших. Со­бирай воевод, – твердо сказал Владимир.

Суровые мужи, признавшие его, сына рабыни, князем в Новгороде, шедшие с ним к Киеву, окружали его. Убе­ленные сединами, меченые шрамами, полученными во многих битвах, они ждали слова молодого князя.

– Воеводы! – голос Владимира дрогнул. – Вы уже знаете, что войско Ярополка остановилось около Любеча. Я хочу выслушать вас, что вы думаете.

Воеводы зашевелились, лица разгладились. Многие прятали довольные улыбки в бороды. Мудр и вежественен их молодой князь, если советуется с ними.

Вперед выступил воевода Спирка:

– Надо конникам обойти далеко полем и ударить с боков и в спину. А пешим и лодиям ударить в лоб.

Владимир покачал головой. И не поймешь, соглаша­ется он или нет с воеводой.

Кирса, ходивший на Византию, предложил дождаться ночи, подкрасться и сбросить Ярополка в Днепр и уже из лодий добивать их на воде.

И снова Владимир промолчал. Внимательно слушал всех. Воеводы предлагали перегородить Днепр, и вал зем­ляной насыпать, и частокол поставить, и ждать, пока Яро­полк сам  пойдет навстречу.

Наконец, воеводы высказались все, ожидая, какое их решение выберет князь.

Владимир встал. Его карие глаза оглядели воевод, уст­ремились на Днепр. Тихо и величаво несет он воды свои, и зеленеют леса по берегам его. Высоко в синем небе собира­лись стаи черных птиц, распугивая их, проносились гро­мадные крылатые звери. Аки псы собирались, чуя поживу великую, когда будут рвать еще живые сердца, а вороны ожируют от выклеванных глаз павших. Мягкий ветер ко­лыхал русые волосы, белую рубаху с вышитым подолом, подпоясанную широким поясом.

– Я слушал вас внимательно, воеводы, и понял все. Да, мы можем ночью обойти с боков рать Ярополка и даже ударить в спину. Но гоже ли нам поступать так, как посту­пают подлые печенеги, как советовали вы сделать мне. По­думайте, что скажут о нас, ударивших в спину братьев на­ших, – карие глаза пытливо оглядели воевод.

– Можем ли мы, – продолжил Владимир, – оставить пеших здесь, а конных пустить в обход? Это все равно, что лишиться ног. И мы не можем ждать, сидя на месте, ибо кто может поручиться, что Ярополк сам не обойдет нас и не ударит в спину? Поэтому мы можем поступать только так, как поступали отцы наши. Мы русские люди, и победу воюем в честном бою.

Глаза его потемнели, а лицо изменилось. Владимир стал выше ростом, плечи развернулись. Многие, кто знал Святослава, заметили, как их молодой князь стал очень по­хож на отца.

– Мы должны идти открыто и прямо, и пешие, и кон­ные, и лодиями по Днепру. Я, князь новгородский, Влади­мир, сын Святослава, не боюсь Ярополка и его рати. Кладу сердце за вас, воеводы, и воинство мое. Думается, что древляне, люди полянских земель и робичи из Любеча пой­дут с нами, с северянами.

Две рати встали друг против друга на широком поле выше Любеча. В передних рядах стояли крепкие бородатые воины, побывавшие не в одной сече. Прикрываясь боль­шими щитами, выставив вперед длинные крепкие копья, ряды ощетинились, превратившись в громадных змей. За рядами копейщиков стояли лучники и пращники. У каж­дого за плечами мешки с камнями и тулы, забитые стре­лами. За ними – воины с короткими крепкими вилами и мечами, которые вступают в битву после того, как рассту­пятся лучники и пращники, истратившие запасы. Позади всех колыхалась несметная тьма робьих людей, вооружен­ных кто чем. Кто держал в руках вилы, остроги, у кого были кова­ные полосы железа, косы. А кто крепко сжимал оружие де­дов – палку с привязанным камнем или куском железа. В их глазах горела решимость добыть оружие в бою.

Князь Владимир с воеводами стояли на круче над Днепром. С высоты видны были обе рати, выгнувшиеся ду­гами. Лодии Ярополка, числом более пятисот, перегоро­дили Днепр в самом узком месте, образовав надежную пре­граду. Вцепившись якорями в дно, они стояли борт о борт, связанные еще и лыковыми веревками.

Владимир, одевши поверх белой рубахи кованую кольчугу, в шеломе, личина которого прикрывала лицо. Черный конь под ним нетерпеливо перебирал ногами. Князь новгородский ждал ответ от князя киевского. Послы Владимира, как и было им приказано, верхом проскакали к стану Ярополка. Остановившись перед войском, они громко прокричали:

– Мы послы  от князя Владимира к Ярополку – князю.

От стана Ярополка отделились двое всадников. Вое­воды остановили коней перед послами, выслушали. Резко развернув коней, помчались обратно. Князь Ярополк ждал их у своего шатра. Положив ладонь на рукоять позолочен­ного длинного меча, он хмуро ходил взад–вперед. Красное княжеское корзно развевалось за плечами.

– Кто там? – такими словами встретил Ярополк вое­вод. Какое-то жадное нетерпение слышалось в его голосе.

Воеводы киевские спешились, поклонились князю:

– Послы Владимира, – молвил старший воевода Блюд. В его темных глазах ничего нельзя было прочитать. Ярополк стемнел лицом, негоже воеводе прилюдно пока­зывать неуважение к его брату, но смолчал.

– Послы князя новгородского Владимира, – повто­рил воевода Згар, бросив сердитый взгляд на Блюда. Нельзя настраивать брата на брата. Князь Владимир через послов передал слова мира.

– Что они сказали? – в нетерпении повернулся к нему Ярополк.

– Они сказали, что князь Владимир послал их к князю Ярополку, как к брату своему и как брату единокровному говорит: «Не должно быть вражды между нами, брань ме­жду людьми русскими – пагуба земле. Хочу утвердить мир и дружбу».

– Повтори еще раз, – сказал Ярополк, пытаясь со­браться с мыслями. Слова Владимира поразили его в самое сердце. В смятении он отошел от воевод, скрылся в шатре от ждущих взглядов, чтобы обдумать.

Что-то подсказывало Ярополку, что Владимир прав. Этот сын рабыни первым сказал то, что давно хотел сде­лать Ярополк.

Но что же делать ему? Принять условия новгородского князя и сдаться на его милость, милость Владимира? Яро­полк всей душой ненавидел брата, но из-за их распри не должна страдать земля Русская. Владимир не обманет и не казнит его, Ярополк знает брата. Даст ему княжество где-нибудь на Волыни. Он все равно будет князем, такова была воля Святослава, и Владимир не нарушит ее. И еще вос­сияет его, Ярополка, слава!

Приняв решение, он вскочил на ноги, вышел из шатра. И тут его перехватил воевода Блюд, горячо зашептал на ухо, кривя бледные губы:

– Княже, не верь! Это все лжа и обман! Есть у меня тайные люди. Поведали они мне, что хочет скарать тебя Владимир. Не может синица побить журавля. Наше воин­ство прославит тебя на поле брани. Не бойся и не слушай Владимира – сына рабыни.

Ударила кровь горячая в голову, уже не слышит Яро­полк голоса сердца.

Ах, воевода! Что же ты наделал? Ты толкнул брата на брата, своими речами прольешь реки крови, сделаешь си­ротами многих, чьи отцы еще вчера держались за рало, а сегодня погибнут от  меча каленого. Ты, воевода Блюд, вуй князя Святослава, разжигаешь прю меж сынами его.

В бешенстве бросился к коню Ярополк. Не заметил он змеиной усмешки на тонких губах воеводы. Редкие рыжие ресницы скрыли блеск в карих глазах. Взлетел в седло князь киевский, крикнул:

– Передать послам: я не желаю разговаривать с сыном рабыни.

Потемнел ликом Владимир-князь, услышав ответ Яро­полка, скрипнул зубами. Буря гнева колыхнула душу. Вла­димир поправил корзно, перевел дух, спокойным голосом сказал воеводам:

– Пусть биричи еще раз протрубят наше слово. Пусть русские люди – братья не поднимают оружия друг на друга.

Проскакали глашатаи перед ратью киевского князя из конца в конец, протрубили в рог, прокричали призыв. Но никто не ответил. Хмурые глаза смотрели из-за щитов и сквозь личины.

А в это время в убогой хижине на берегу светлой речки Рось, наполовину вросшей в землю, молилась женщина. Тонкие темные брови, как крылья ласточки, выделялись на бледном печальном лице. Губы шевелились, – она еле слышно шептала слова молитвы. Слова были просты, они сами появлялись в ее сердце.

Стоя на коленях, женщина обращалась к маленькой фигурке хранительницы рода – Матери Роженицы.

– Заступница Мати! Спаси и сохрани сына моего и близких моих от глада, губительства, от огня и меча, от на­прасной смерти и от нападения вражия. Богиня Роженица, хранительница и защитница рода нашего, услышь меня.

Маленькая бронзовая фигурка богини со скрещенными на животе руками молча смотрела в карие страдальческие глаза женщины. На печальном лице выражались любовь и страх матери за сына своего любимого, желание оградить его от всех бед своими руками.

– И тебя прошу, бог Перун, – женщина поставила на земляной пол сурового бога с длинными усами и большими круглыми глазами. Когда-то его вырезал отец ее, и с тех пор она хранила память о доме. – Дай силы сыну моему, Владимиру. Я, Малуша из Любеча, кланяюсь тебе, защит­нику людей русских. Ты давал силы главе рода нашего, Анту, и отцу моему, Микуле, сыну Анта.

Порывшись худенькими руками в скрыне, женщина достала маленькую иконку с изображением Христа, смах­нула рукавом пыль и прислонила ее к фигурке Перуна. По­темневшая от времени деревянная голова старого бога едва выглядывала из-за иконы.

– Боже, боже, и тебя прошу я, защити сына моего и даруй ему многие лета, – обращается Малуша к Христу.

Молча и внимательно смотрят боги на женщину-мать. Не уверена Малуша, что сумеет один Христос помочь ее сыну Владимиру, потому и просит древних богов пособить Христу. Она уже не вспоминает Даждьбога и Стрибога, ко­торых еще чтит ее отец. Боги тоже уходят, на смену им рас­тут новые и, наверное, более сильные.

Страшный сон приснился сегодня ночью Малуше. Будто ранен тяжело ее сын. Острое копье ударило в грудь, прошло рядом с сердцем. Упал на землю сын, побелело лицо его. Схватилась за голову Малуша, побежала босиком по колючей степной траве к кургану, где лежал Владимир, села у изголовья отгонять злых духов от него. Долго лежал без памяти сын, а она держала его за руки и прикладывала к челу влажную тряпицу, а к ране травы. Солнце вставало и заходило, и снова, и снова, а сон все не кончался. Ее сын весь горел, метался и вдруг затих. Ярко светила луна. Во­круг стояли древние воины, молча смотрели. И вот Влади­мир приподнялся, огляделся.

– Мама! Мама, где ты? – услышала Малуша голос своего сына.

О, счастье матери! Много ли ему надо? От одних только этих слов сердце Малуши наполнилось блаженст­вом.

Ах, как хорошо, что это только сон! И как жаль, что не может Малуша наяву прикоснуться к кудрям сына, любо­ваться его красивым лицом, держать его за руку. Будь ее власть, поднялась бы она легким облачком и полетела бы над ним и его войском, оберегая от лихого зла, от напасти всей, от беды денной, от беды ночной.

Догорает лучина. Женщина встает, прячет в скрыню фигурки богов, иконку с Христом прячет в складки платна. Малуша Любечанка выходит на свежий воздух. Светает. В небе тихо догорают звезды, блекнут, уступая место пре­светлому Яриле. Над Росью плывет голубой туман, ис­тоньшается, открывая поросшие деревами берега. Багряные лучи пронизывают небосвод. Многоголосый птичий хор, такой, что дух захватывает, в напоенном ароматами трав и цветов воздухе пробуждает жизнь на земле Русской.

Женщина улыбнулась солнцу, новому дню. Завязала потуже платок и поспешила вдоль берега к Киеву. Скоро ее тонкая фигурка растворилась в тумане и исчезла.