Глава 3

Схватка окончилась быстро. Не ожидавшие отпора, разбойники вихрем ворвались в деревню, размахивая плетками. Последний держал в руке горящий факел. Свесившись с коня, он ловко забросил его на крышу крайней хаты. Крытая лыком, она мгновенно вспыхнула. Густой сизый дым потянулся в небо.

И тут глухо заворчал волкодав. Вскочив на ноги, он не спеша потрусил навстречу конникам. Вожак выхватил меч, стал осаживать коня. Это как подхлестнуло пса. В коротком прыжке он взметнулся вперед. Конь дико заржал от страха, запрокинув голову и, встав на дыбы, замолотил копытами по воздуху. Острые клыки волкодава легко прорвали натянутую шкуру. От мощного удара конь упал на круп и завалился назад, придавив седока. Из разорванной пополам шеи хлестала фонтаном кровь. Вожак попытался выдернуть ногу из-под туши. Прыжок пса опередил его. Черные когти пробили локти и пригвоздили руки к земле. Разбойник жутко закричал, увидев близкую смерть в желтых глазах волкодава. Лязгнули клыки. Пес мотнул башкой. Голова разбойника с выпученными глазами отлетела прочь.

Это и послужило сигналом. Мужики выхватывали из травы косы, рогатины для ворошения сена, с яростным криком бросились на разбойников. Даже безногий Горчак и тот поскакал на руках к месту схватки. Когда-то упавшее дерево переломило мальцу обе ноги ниже колен. Черная Баилка вылечила его, учила ходить на обрубках. Да какая же это ходьба? И Горчак больше стал ходить на руках. Упрется кулаками в землю и прыгает. Приловчился даже бегать. С годами его кулаки стали похожи на кувалды Людоты, с грубой и черной, как копыто, шкурой. А руки вытянулись и превратились в чудовищной толщины стволы. Узловатые и бугристые, они таили в себе страшную силу. Не приведи случай попасть в эти лапы! Пробивался он бондарством, резал ножом фигурки детворе. Топоры в его руках выглядели игрушками. А метал он их так, что мужики, бывало, просто ежились от холодка между лопаток. Кинет топор в явор перед хатой, подскачет на руках, повиснет на топорище, а вынуть не может. Лезвие даже не шелохнется под Горчаком, веса не хватает. Низ - то у него весь ссохся, одни руки и грудь. Так он упрется одной рукой в ствол, другой тянет. Пыхтит, весь в поту, а все одно по волоску вытягивает, как только жилы не рвутся.

Сейчас он прыгал на руках позади всех, не поспевал. Один топор держит в зубах, другой заткнут за пояс. Глаза горят от радости, что и он может пригодиться деревне. Вот он остановился, схватился за топорище, широко размахнулся. Крутнувшись в воздухе, топор с такой силой ударил в грудь бритоголового разбойника с пучком волос на макушке, что лезвие целиком скрылось в широкой груди. Выронив занесенный над Бакуней меч, тот свалился с коня. Еще один разбойник с размаху налетел грудью на вилы Егорши. Коротко звякнуло железо, когда зубья пропороли кольчугу и выбили из седла всадника. Покраснев от натуги, помогая себе культей, Егорша поднял разбойника в воздух и скинул с вил в сбившихся всадников.

Ражий детина в одной рубахе, запаливший хату, выхватил акинак. Тут же с двух сторон в грудь и живот воткнулись косы, дернули враздрай, стянули с коня. Сизые кишки вывалились из рубахи. Обезумев, тот старался затолкать их обратно, захватывая горстями вместе с пылью. Еруслан, старший сын войта, пытался выдернуть косу из груди, яростно дергая ее на себя и таская по пыли еще живое тело. Коса застряла в кости и не поддавалась. В сердцах Еруслан бросил ее. Обернулся, ища глазами нового врага, и тут же острое лезвие нашло его. Кровавая полоса перечеркнула наискось грудь от шеи до ребер. Бритоголовый всадник дико крутился на коне, рубя длинным изогнутым мечом направо и налево. Отлетали ссеченные косы, вилы. Скаля белые зубы, разбойник успевал уворачиваться от рогатин, срубая их чуть ли не у самых рук. Наконец, чья-то оглобля смела его с седла. Перевернувшись в воздухе, ударившись ногами о землю, разбойник бросился к ближайшей хате. Навстречу ему сунулся с рогулей Васятка. Быстро ткнул в лицо. Жвикнуло, рогатина стала короче сразу на локоть. Васятка быстро тыкал вперед, стараясь не попасть под удар. Разбойник махал акинаком, как прутом, раз за разом срубая наискось древко. Свирепая радость сверкала на смуглом лице, еще немного, и он развалит надвое эту деревенскую скотину. И тут из травы выскочил Осятка. Заскочив разбойнику за спину, он с силой опустил шест на бритую голову. Не попал. Срывая кожу с шеи, удар пришелся в плечо. Разбойник мгновенно развернулся с ударом назад. Меч сверкнул у самых глаз Осятки, рассекая щеку. Разбойник замахнулся снова. И тут его шея вздулась шишкой и прорвалась, выпустив из себя наискось срубленный шест. Васятка еще сильнее толкнул от себя остаток рогатины, ударил со злостью ногой в живот. Тело бритоголового еще билось на земле, когда Васятка с хрустом выламывал из пальцев акинак. Подскочив к брату, оторвал его ладонь от лица. Мельком глянул, закатил с левой затрещину, пнул ногой в зад. Осятка кубарем полетел в крапиву прямо в руки мальчишек.

Дед Кузьма отбивался посохом от наседавшего всадника. Короткая толстая плеть рвала тело, едва не выбивая из рук посох. Горчак понял, что дед скоро упадет. Руки понесли тело на помощь, как вдруг увидел, что один из разбойников уже натянул лук. Наконечник стрелы метался, выискивая цель. С горечью понимая, что не успевает, Горчак схватил топор и метнул. Стрела сорвалась с тетивы за мгновенье раньше, чем лезвие проломило насквозь череп, разваливая его надвое. Как невиданный зверь, Горчак поскакал на руках к деду. Посох уже едва подставлял себя под плеть. Горчак прыгнул под круп коня, схватил одной рукой заднюю ногу. Конь заржал и задергался, пытаясь освободиться от железной хватки. Плеть взметнула пыль, обожгла спину. Рванув за бабку ногу, Горчак с силой опустил кулак на кость. Раздался хруст, сломанные кости проткнули тонкую шкуру. Еще один удар наотмашь сломал вторую ногу. Конь резко осел на круп, завалился набок. Всадник успел выдернуть ногу из стремени. Словно громадный паук взметнулся с земли и прыгнул ему на грудь, сшибая на землю. Железные пальцы сомкнулись на жилистой шее, выдавливая воздух из горла разбойника. Похожий на копыто, мозолистый кулак ударил в лицо. Буро-серые брызги разлетелись в стороны.

И тут будто белый цветок распустился на спине Горча-ка. Трепеща оперением, каленая стрела ударила между лопаток. Калека вскинулся, свел плечи назад. Глаза нашли деда Кузьму, попытались улыбнуться.

- Не посрамил...

Он оперся руками в землю, удерживая тело. Словно два крепких дуба, они сопротивлялись смерти. Голова склонилась, и на прямых руках Горчак неловко упал вперед.

Смертный ужас на коней наводил волкодав. Завидев его, они против воли всадников вставали на дыбы, высоко запрокидывая морды и кося глазами. Черно-серый зверь молча прыгал вперед и рвал клыками подставленное горло. Разбойника гуртом стаскивали с седла и жестоко добивали уже на земле. Цепы раскалывали головы, как тыквы. Вилы входили в тело по самый упор. Чья-то метко пущенная рогатина ударила в дугу лука. Тетива лопнула, хлестнув по лицу. Разбойник не успел выхватить акинак, как вилы Егорши со страшной силой вошли в спину. Кольчуга на груди вздулась, не пропустив зубья. Тут же оглобля ударила в голову разбойника, сшибла с коня. Еще дважды опустилась, вколачивая в пыль крошево мозгов и костей.

Разбойников осталось уже несколько человек. Размахивая акинаками и саблями, они пытались вырваться из толпы окруживших их мужиков. Осмелевшие мальчишки кидали камни, отвлекая внимание. Мужики по несколько человек набрасывались на крайних. Озверев, калечили коней, ломая им ноги оглоблями, полосуя косами по крупу, по мордам. Одного разбойника сбросил сбесившийся жеребец, на которого мчался волкодав. Молодой парень упал на спину, вскочил, озираясь. Увидав несущегося на него Бакуню с вилами, упал на колени и умоляюще поднял руки. Замахнувшийся Бакуня плюнул и зло ударил сапогом в ухо. Парень упал на бок в пыль, поднялся, держась рукой за голову. Из-под пальцев тонкой струйкой побежала темная кровь. Светлые волосы слиплись, грязные пряди свисали на лицо. Бежавший позади Бакуни Борятка походя, как срезая чертополох, махнул косой. Кисть вместе головой отскочила от плеч, кувыркнулась в пыли.

Последний из оставшихся с отчаянием смертника дико гикнул и ударил коня пятками по бокам. Чудом избежав острых кос, конь стрелой пролетел над присевшими от неожиданности мужиками. И тут на пути вырос Потешка. Разбойник направил коня на него, пытаясь стоптать копытами. Микола перехватил кнутовище. С высоты своего исполинского роста он видел сквозь уши коня баранью папаху на разбойнике и белый оскал зубов под ней. Двухпудовый кулак с треском врезался в лоб коня, ломая шею. Потный торс толкнул Потешку в грудь. Он пошатнулся, вскидывая вверх кнутовище. Острое лезвие сабли глубоко вошло в черенок и увязло. Разбойника выбросило из седла. Перелетев через шею коня, он, как кошка, упал на ноги и бросился бежать. Потешка рывком выдернул из кнутовища лезвие, махнул правой рукой. Распуская на лету кольца, черная змея догнала жертву и оплелась хвостом вокруг жилистой шеи. Метнулась назад. Обезглавленное тело пробежало несколько шагов и упало. Еще живое сердце толчками гнало кровь в пыль.

Переговариваясь, мужики ходили среди тел, искали свои вилы, цепы. Поднимали акинаки, с любопытством разглядывали. Многие впервые держали в руках странной формы изогнутые и тонкие мечи.

Молча постояли над Горчаком. Бакуня обломил стрелу, бережно положил тело на спину. Длинные толстые руки вытянул вдоль тела. Огромные, как валуны, кулаки доходили до колен. Весь окровавленный дед Кузьма сидел рядом, положив ладонь на глаза парня. Крупные слезы бежали по морщинистому лицу, терялись в бороде, мелко капали на трясущуюся руку, зажавшую обломок посоха. Васятка с отцом принесли Еруслана. Сзади, хлюпая носом, плелся Осятка. Толстые губы кривились. По лицу, смешиваясь с кровью, текли слезы. Старшего сына войта положили рядом с Горчей. Рядом легли еще двое. Баилку нашли заваленного конем. В затылке торчала стрела. Челыш, невысокий рыжий мужик, истек кровью. Срубленная по плечо рука все еще сжимала рогатину.

Кто-то из быстроногих мальчишек сбегал в лес, оповестил. По одному, по двое из леса выходили бабы с детьми, старики. Через кольцо мужчин протолкнулась жена Баилки. Следом шел угрюмый Павка, сжимая от злости кулаки. Красные пятна покрывали лицо. Отец сам вытолкал его и еще нескольких взашей, когда показались чужаки. Оставшиеся мужики согласно кивнули, что и баб в лесу тоже охранить надобно. Детям еще будет работа, а отцы сами разберутся. Теперь он чувствовал себя, как на позорище, боясь поднять покрасневших глаз.

Приковыляла старая Горшениха, опираясь на клюку. Шамкая беззубым ртом, она опустила голову на грудь сына. Уже в годах она зачала его от какого-то княжеского дружинника. Когда приходила дружина, охранявшая сборщиков подати, все деревенские молодки, да и мужние бабы от греха подальше уходили в лес. Давно вдовая, уже седая Горшениха махнула на страхи рукой и по лету разродилась мальцом. Так и звала его, смеясь, «залетный мой». Тридцать лет он был ей отрадой и опорой, а теперь закрыл глаза навсегда.

Черноволосая Баилка враз поседела. Качаясь из стороны в сторону, она суетливо прикладывала листья на лицо мужа, хватала за руки. И опять качалась, бессвязно шепча, то грозя кулаком небу, то ударяя им в землю.

За околицей соорудили помост. Пять тел лежали рядом, чтобы их очищенные огнем души вместе отошли в Ирий к предкам. Старая Горшениха так и не встала больше. И сейчас она не оставила сына одного.

Разбойников покидали в овраг за деревней, чтобы не поганили улицу. Мужики подбирали оружие, сдирали кольчуги. Сын Бакуни подошел к изуродованному лучнику, его расщепленная рогатина валялась рядом, поднял.

- Сломал? - спросил Бакуня, подходя к сыну.

Тот вздрогнул, виновато поглядел на отца, вертя в руках бесполезную палку.

- Ну, невелика потеря, вырежем еще. И это вот возьми, пригодится, - Бакуня поднял лук. Небольшой, с костяными накладками, он все же выглядел устрашающе. Обрывки тетивы болтались на рогульках, - а жилу найдем.

Шершавой рукой Бакуня пригладил всколоченные волосы сына. Иваш притих, почувствовав дрожь ладони.

- А где малой?

Бакуня не сомневался, что и второй сын не отставал от старшего и, наверняка, вертелся где-то рядом.

Иваш мотнул головой в сторону хат. Сбившись в стайку, мальчишки следовали за мужиками, просили потрогать оружие. Высокий Степашка, выделяясь среди ребят серыми волосами, не отставал от ватаги.

- Ты пошто полез? Я вам что говорил? - Бакуня без злости толкнул в шею сына, - вперед батьки лезешь? Еще успеешь... Бери малого и дуйте домой.

Шумно переговариваясь, толпой возвращались в деревню. Обсуждали недавний бой, вспоминали павших. Баилка шла одна. Упрямо поджатые губы, в лице ни кровинки. Жар погребального костра иссушил все слезы. В толпе слышался вой и плач Мани, жены Челыша, которая осталась теперь одна с двумя малолетними детьми на руках. Зареванные чумазые девчушки шли рядом, цепко держась за подол. Старики неспешно переставляли клюки, волоча в пыли ноги, судачили о том, что давно не было такой напасти на их деревню.

И тут из-за сгоревшей крайней хаты показались двое. Девку признали сразу - дочка Людотова. Рядом шел высокий спутник со свертком на руках. Не молодой, не старый. Как засохшее дерево в лесу, что потеряло кору и одинаково зимой и летом. Длинная русая борода спускалась до самой груди. Перехваченные ремешком на высоком лбу спутанные волосы слегка шевелил ветер.

Спокойными большими глазами смотрел он на шедших. Лица мужиков, подпивших на тризне браги, не были дружелюбными.

Егорша продрался через толпу вперед. Пошатываясь, подошел к страннику. Не обращая никакого внимания на Маланью, обошел их кругом, стараясь толкнуть плечом калику. Промахнулся, едва не упал. Темные, как ягоды терна, глаза незнакомца внимательно следили за ним.

- Кто таков? - Егорша остановился напротив, сжал кулак. Сейчас он готов был вбить в землю любого чужака.

Незнакомец скользнул взглядом по обрубку руки, смолчал, вопрошающе глянул на спутницу.

- Сказывай! - рыжий кулак метнулся в плечо. Мимо. Егорша начал раздувать ноздри, грудь поднялась.

- Дядька Егор! Он со мной, - молчавшая до этого Малашка словно проснулась. Кровь медленно начала приливать к лицу. - Он... он помог мне.

- Что-о? Девка! Чем он тебе помог? - Егорша сверху вниз посмотрел на Маланью:

- Помог? Чем? Уж не дитенка ли сделать? А!?

На глаза девушки навернулись слезы. Она повернулась и молча пошла к своей хате.

Егор поднял голову, злобно глянул на калику:

- А ну, отвечай, когда тебя спрашивают.

Спутник Маланьи поглядел ей вслед и молча шагнул за ней, неловко задев плечом Егоршу.

Тот отлетел назад и упал на спину прямо в пыль. В толпе ахнули. Мужики задвигались, закатывая рукава повыше. Егорша неловко приподнялся, опираясь одной рукой, и уселся в пыли. Побелевшие глаза обещали страннику лютую смерть.

Дед Кузьма хотел уже вмешаться, мол, нечего трогать путника. Помог девке, ну и хорошо. Может, в примаках останется. В деревне никакие руки не лишние. И так сегодня четверых потеряли. Не успел и с места стронуть побитое тело, как сзади толпы раздался глухой рык. Мужики заоглядывались, многие узнали его сразу - утром слышали. Народ поспешно расступался, давая дорогу неторопливо бегущему волкодаву и шарахаясь от него.

Волкодав остановился около сидевшего Егорши и повернул в его сторону огромную черную башку. Егорша прямо перед собой увидал желтые равнодушные глаза пса. Они не изучали его, а смотрели, как на муравья. Здоровый мужик содрогнулся, увидав в зрачках свое отражение. Мураш, не больше. Волкодав разинул черную пасть, зевнул. Пахнуло жаром, как из преисподни. С жутким лязгом клацнув огромными клыками и рыкнув, пес, опустив голову к земле, пошел к путнику.

Путник уже шел за Маланьей, когда услыхал рык. Обернулся, брови удивленно полезли вверх. К нему, помахивая хвостом, подходил огромный черно-серый пес. Остановился, глядя в темные глаза калики. Тот слегка нагнулся, изучающе вглядываясь в желтые зрачки. Волкодав раскрыл жуткую черную пасть, попытался лизнуть в нос. Худое лицо брезгливо отвернулось. Длинный красный язык лизнул младенца. Ребенок зачмокал губками, подставил личико навстречу ласке. Маленькая пухлая ручка выпросталась из складок пеленки и ухватилась за ухо псины. Волкодав осторожно помотал башкой, пытаясь высвободиться. Малыш счастливо улыбнулся, не открывая глаз, уткнулся носом в волосатую грудь калики и засопел, приоткрыв губки.

Калика хотел выпрямиться, но ребенок забеспокоился, завертелся и согнул ручонку. Упираясь всеми четырьмя лапами в землю, волкодав поволочился за ними, оставляя глубокие борозды. Ухо пса едва не отрывалось, сжатое пальчиками младенца.

Присев на корточки, калика осторожно стал разгибать кулачок, освобождая ухо волкодава. Малыш обиженно запыхтел и, еще сильнее сжав кулачок, потянул ухо на себя. Калику и пса бросило навстречу друг другу. Волкодав жалобно посмотрел вывернутой головой на путника. У того на лбу выступила испарина от усилий освободить ухо. На щечках младенца заалели ямочки.

От суеверного ужаса толпа подалась назад. К страннику подошла черная Баилка, с печальной улыбкой склонилась над малышом, коснулась тонкими пальцами личика. Кулачок разжался, ладошка с растопыренными пальчиками поискала в воздухе опору и ухватилась за густую поросль на груди калики. Пес быстро отпрыгнул назад, недовольно мотая башкой.

Баилка, словно сына, погладила калику по пепельным волосам, что-то сказала. Парень не ответил, выпрямился, преувеличенно заботливо укутывая малыша. Баилка вздохнула, молча постояла, вглядываясь в спящего малыша, и пошла к своей опустевшей хате.

Сильный удар по плечу едва не вбил калику в землю по щиколотки. Рыжий Потешка с интересом посмотрел на калику, потирая ушибленную ладонь, перевел бледно-синие глаза на младенца.

Заулыбался, ткнул лопатообразной ладонью в сторону свертка на руках калики, громко спросил:

- Твой, что-ли?

Калика скривился, быстро отвернул лицо в сторону.

- Малашкин?

Толстый грязный палец пастуха ткнулся в упругую розовую щечку младенца, оставив на ней темное пятно.

- Похож... - протянул Потешка и громко заржал.

От его голоса ушко младенца дрогнуло, развернулось в сторону пастуха. Дите забеспокоилось, отпустило волосы на груди и замельтешило в воздухе ладошкой, сжимая и разжимая кулачок. Калика поспешно схватил ручонку и укрыл складкой пеленки.

- Завтра молока ему принесу. Коза Седунька у меня разродилась. Вкусна-а... - расхохотался Потешка и пошел прочь, расчесывая крепкими ногтями рыжую поросль. На необъятной груди оставались полосы, будто от граблей на траве. За ним в пыли тянулся длинный кнут, чертя след, словно протащили жердь. Рядом шагал огромный волкодав, бросая по сторонам мрачный взгляд желтых глаз. На Егоршу в пыли пес даже не обратил внимания. Толпа расступилась, пропуская пастуха.

Калика посмотрел им вслед, буркнул что-то себе под нос и направился к хате Людоты. Немного погодя, Кузьма видел, как высокий худой парень вышел со двора уже без малыша, пошел к кузнице. Постоял перед полураскрытой дверью, не заходя внутрь, и направился к близкому лесу. В руке он держал невесть откуда взявший длинный посох. Скоро его фигура мелькнула среди деревьев и исчезла.

Дед Кузьма едва доплелся до хаты. Поморщившись, опустился на бревно под окном. Тупо ныла иссеченная кожа на руках, колола острой болью спина.

Ночью Кузьма разговаривал с богами. В их голосах слышались прощание и горечь. С каждым приходом их тела становились все призрачней. Сквозь зеленые одежды Травича уже видны были звезды. Бледная фигура Купавы то истоньшалась в туманную дымку, то с усилием собиралась воедино. Темные бездонные глаза таили грусть.

- Разве мы не подносили тебе дары, мудрый Полич? - дед Кузьма с дрожью в голосе обратился к светло-волосому великану с широкой окладистой бородой.

- Да, мои поля политы вашим потом и кровью. Многие из нас, - Полич обвел рукой сидевших рядом Пчелича, Хлебича, - сильны вами. Другие, - великан кивнул на Ветрича, Купаву, Травича, - были и будут. Всегда, чтите вы их или нет.

- Мы никогда не ждали помощи от богов. А дары наши - в почитание... Мы чтим всех. И сурового Велеса, - Кузьма поклонился звероватому богу. Заросший бурой шерстью Велес хмуро кивнул. - И светлую Купаву, - дед Кузьма глянул на русалку. Сердце защемило: словно Таруса смотрела на него.

- И Дождича, и Ветрича, и Огнича. Мы перестали приносить в дар человеческую жизнь, но наши жертвенники никогда не пустуют. И Знич уже никогда не погаснет в очагах. Так почему же нет покоя земле нашей?

Дед Кузьма с надеждой ждал ответ от богов. Те молчали, даже Ветрич притих.

Наконец, Велес крякнул, будто вековая сосна в бору переломилась, прогудел:

- Мы тоже меняемся, просто вы, коротко живущие, этого не видите. Твоя-то жизнь - что день для нас. А что за день сделаешь?

- Мы помним вас родами, и воздаем по делам, - прогудел Полич, - но мы не боремся между собой за ваши души. Вы равны для нас делами.

- Ветрич поведал нам, что появляются новые боги. Их породили сами люди, и поклоняются им. Этим боголюдям нужны ваши души, и они будут люто биться за них с кем угодно, даже между собой. Им не нужны те, кто стремится быть равным богам. Они хотят рабского поклонения. Гм-м, а какая польза от раба? Раб, он был и есть - раб. Скотина. А они, значит, пастыри. Нас новые уже отринули, а теперь хотят уничтожить и память о нас в людях, - Велес поморщился. Волосатые руки напряглись, кожа на огромных кулаках натянулась, заскрипела кожа. Высоко в ночном небе пророкотал гром.

- Многих из нас называют уже другими именами. Другие перешли на сторону новых богов. Им все равно, чья сильная рука правит, - голос Купавы был тих и прохладен, как речные волны.

Дед Кузьма понял, что от богов нечего ожидать. И ро-ду его идти своей дорогой. Хорошо еще, если кому из богов в ту же сторону.

- Значит, - голос его дрогнул, - и вы не можете...

- Ничего это не значит, - пожал плечами Велес, - Просто мы не знаем, что для вас уготовил Богумир. Мы не вмешиваемся в его дела, а он - в наши. Когда я пришел сюда еще юным, вы уже были здесь.

Велес помолчал, усмехнулся, вспоминая что-то.

- И вот, я, почти вечный, уже стар, а ваше племя все еще как дети. Все еще ждете помощи от кого-то. Меняетесь - мы это видим. А все с оглядкой, никак не проснетесь. Ждете, когда кто-то сделает, вы посмотрите, помыслите, а уж потом решите, что делать.

- Говорят, Рось поклялась, что будет всегда беречь детей своих на этой земле, - Купава напомнила о себе. - Капля ее крови в каждом из них.

- Хватит за мамкин подол держаться, - в голосе Велеса уже слышалось раздражение. - Беречь, это не значит не давать им расти. А этим, - Велес мотнул лохматой головой вдоль деревни, - поводырь не нужен. Да и боги вам не нужны - богатыри часто рождаются на этой земле. Глядишь, и сегодня кто родится.

Велес примолк, заросшее ухо поднял к небу, прислушиваясь. Далекий гром перекатывался среди звезд. Черное небо перечеркнула яркая звезда, тянувшая за собой длинный огненный хвост.

- Нам пора, - Полич поднялся. Взором охватил поля в предутренней дымке, лицо разгладилось. - Скоро и Ярило появится.

Первой растаяла Купава. Стекла белыми туманами над полями, поплыла над землей. Заколыхались хлеба под хозяйской поступью Полича. Непоседа Ветрич дернул за одежды Травича. Задремавший возница стегнул коней на чумацком шляхе. Тряхнув гривой, они понеслись вдаль, высекая подковами серебряные искры. Бледнели Стожары, подпирающие небесный свод. Велес грянулся оземь, вск­очил громадным волком. Вот уже только тень мелькнула на опушке. Вскрикнула испуганно птаха. Молчавшие домовые вперегонки бросились к своим хатам, чтобы успеть навести порядок, а потом, забравшись в укромный закуток, прикорнуть до первых звезд. Жива потоптался рядом с Кузьмой, вздохнул, глядя печальными черными глазками на хозяина. Подождал, грустно махнул лапкой и, сгорбив мохнатую серую спинку, поплелся в сарай.

А сейчас он, жмурясь на солнце, жевал зеленые листья, прикладывал к спине, к рукам Кузьмы. Шептал непонятные слова, дул на раны. Дед морщился, терпел ухаживания. Живу привел ему Велес много лет назад, когда Кузьма поселился тут. Тогда, ночью, к костру вышел мужик, похожий на медведя. Вскочивший на ноги Кузьма, скрывая дрожь в голосе, сказал:

- Садись к костру, мил человек. Гостем будешь.

- А ты, - хозяин, значит?

От его голоса волосы вставали дыбом. Зашумели над головой сосны, осыпалась хвоя.

Поворачивая над огнем на пруте грибы, Кузьма дрогнувшим голосом ответил страшному гостю:

- Нашу деревню почти всю пожгли и вырубили. Кто остался жив, те разошлись в разные стороны.

- А ты, выходит, сюда? - острые глаза пытливо смотрели из-под мохнатых бровей.

- Здесь осяду, наверное. И люди недалеко есть, - Кузьма решил промолчать, как его псами гнали из деревень, а мужики с кольями вставали поперек дороги.

Мужик протянул волосатую руку, схватил кого-то в кустах, вытащил за шкирку. Серый пушистый комок мотал лапками, обиженно пищал.

- Держи, сосед. Веселее будет, - с этими словами гость сгинул, лишь колыхнулось пламя костра.

Так вместе с Живой молодой Кузьма и строил свой первый дом. Коротал ночи под открытым небом, прижимая к груди теплое тельце неведомой зверушки. Избушка строилась на удивление быстро. Нужные бревна будто кто подкидывал на пути, а зверье и ягода не переводились. В снежные зимы Жива таскал из леса птиц, летом - грибы и ягоды. Бегал драться по соседям, чьи избушки год за годом начали пристраиваться сбоку. В первое же лето пришел бродячий пастух с десятком коз да огромным диким псом и поселился на отшибе в землянке. Так и росла деревня, обрастая горбами хат, чернея латками полей, принимая любого, кто хотел найти свою долю и продолжить род свой. Не отказывала сирому и убогому, и любому калике перехожему всегда находился кусок хлеба и корчага свежего молока.