Глава 24

Утром Иваш проснулся от прохлады. От реки тянуло свежестью и рыбой. Невдалеке стояли Головня, Збыслав и Никита. Чисто умытые, с зачесанными мокрыми волосами. Никита весело улыбнулся Ивашу:

- Вставай, солнце вон тоже встает. И Паньку буди...

Иваш поднялся, с удовольствием потянулся, разминая тело, толкнул за плечо Паньку, который пытался натянуть на ухо пучок травы. Степняки уже запрягали коней, проверяли копыта, обтирали шкуры травой, поправляли ремни.

Панька с завыванием поднялся на ноги, постоял, пошатываясь, и с ревом бросился к реке. Иваш едва успел за ним. На берегу они быстро скинули рубахи, штаны и прямо с берега нырнули в воду, над которой стелился туман.

Выскочив на берег, Иваш запрыгал на одной ноге, вытряхивая из уха воду, быстро натянул штаны, сапоги. Панька стоял уже обутый, с любопытством поглядывая на Иваша.

- Здоров! Прямо молотобоец, - с уважением произнес он.

- А я и есть кузнец, - ответил Иваш.

- Может, разомнем косточки? - предложил Панька.

- На кулачках, что ли? - нахмурился Иваш.

- Я что, похож на дурного? - засмеялся Панька. - На силу, конечно.

- Здесь? - Иваш оглядел сырую от росы траву.

- Здесь.

Панька, припрыгивая на месте, поводил плечами, разминая мышцы, глубоко вдыхал утренний воздух, словно принюхиваясь, чем пахнет предстоящая борьба.

Панька с малолетства знал тяжелый труд на земле. Еще длилось босоногое детство, как деревенских мальцов приучали ко всякой работе во дворе и в поле. Перемежая игру с делом, мальчишки плавали в темных водах Роси - кто дальше, ныряли с обрывов - кто глубже. Почти в каждой хате на стене висели меч и лук - мальчишки дрались на палках, будто настоящими мечами, из самодельных луков били птицу и кидали на даль палки-копья. В страду мальчишки косили траву, жали хлеб, валили в лесу посильные деревья и перетаскивали на себе или волоком к хатам. Прыгали, кувыркаясь, с крыш зимой в сугробы и ходили на лыжах в лес ставить силки-ловушки на птицу или другого зверя, могли собрать сруб на избу и сложить очаг.

Так же рос и Иваш. Отличие было только в отсутствии рядом большого города. Озерно-лесной край так же приучил его не бояться воды и леса. Так же с треском разлетались городошные фигуры, так же саднили ладони от полированного топорища. Но малочисленность деревни учила ценить чувство и мнение окружающих, чего не дает большой город или близость к нему. Тяжелая работа в кузнице вздула мышцы на руках и плечах, приучила их к силе и выносливости. Иваш помнил, как в первый вечер после кузницы он едва дошел до дома. Тело, почувствовавшее близкий отдых, налилось такой тяжестью, что Ивашу казалось, будто с руками и ногами привязали по молоту, а на спину взвалили наковальню. Утром мышцы ныли так, что ему самому захотелось плакать от жалости к себе, не было сил даже пошевелить пальцем. Отец постоял рядом, глядя на распластанного на лавке Иваша, сказал:

- Он будет ждать тебя, - имея в виду кузнеца, и ушел проверять борти.

Кряхтя и охая, хватаясь за спину, Иваш поднялся с лавки, опираясь на жалостливо глядевшего на него Степашку, вышел во двор. Стиснув зубы, побрел опушкой к кузне. Внутрь он вошел уже спокойно, поздоровался с кузнецом. Агрик поглядел на круги под глазами подручного, улыбнулся, протянул молот. И снова весь день руки поднимались и опускались, держа в ладонях толстую рукоять, а мозг тупо удивлялся, - как это они еще не отвалились. На пятое утро Иваш почувствовал, что ноги сами соскакивают по утрам с лавки и легко несут тело к кузнице. А прошло две седмицы, и Иваш стал приходить в кузню с рассветом, чтобы развести огонь и прибраться.

Панька больше привык к земельному труду. Соха и таскание тяжестей сделали мышцы, грудь выпуклой, а - живота широкими и рельефными, нарощенными на толстых крепких костях. Ноги умели носить хозяина с шестипудовым мешком на плечах весь длинный день по кочкам, сквозь буреломы.

Но была и разница: готовые всегда к отпору степных отрядов, дети Роси осознавали себя воинами, могущими постоять за себя, за хату, за землю. Их занятия были жесткими, всегда направленные на то, чтобы свалить противника, одержать над ним верх. Отгороженные же от большого мира деревенские не знают той жестокости и непримиримости к врагу, как жители пограничных краев. Хотя драться умели тоже, но без злобы, забавы ради, всегда уважая того, с кем завтра видеться, работать рядом на полях или идти в лес на охоту.

Иваш с Панькой разошлись на несколько шагов, изготовились. Выше на полголовы, Иваш был более тонок в талии, шире в плечах, его ноги и шея немного длиннее. Ноги Паньки были более мускулисты, а плечи более покаты. Запястья и ладони Иваша были грубее и шире - он больше работал руками. Но по их длине и толщине вряд ли превосходил Паньку.

Борцы с опущенными, чтобы не выдать приема, руками, пригнувшись, кружили вокруг друг друга - кто первый схватит, может сразу и победить, кто ошибется - ляжет лопатками на землю.

Руки Паньки вздулись шарами, растопыренные пальцы подогнулись, как выпущенные когти медведя. Спина взбугрилась холмами мышц, разделенные хребтом, словно долиной, чудовищные мышцы на ребрах оттопырили руки в стороны. Он сделал маленький шажок вперед. Еще один. Синие глаза цепко следили за Ивашем, стараясь предугадать его движение.

Иваш спокойно ждал, тоже чуть согнувшись и втянув голову в плечи, чтобы не дать ухватить себя за шею. На его груди словно примостились две большие черепахи, покрытые темными курчавыми волосами. Втянутый живот перехвачен широким кожаным поясом.

Паньке оставался один шажок, но он не решался, уже видев силу рук Иваша. «Сейчас я тебя на груди, тут и заломаю», - думал Панька.

Иваш отступил на шаг, еще на шаг, заставив Паньку шагнуть вперед и сделать бросок.

Охота на медведя и вепря приучила Иваша к осторожности и расчетливости. Расчет должен сочетаться с силой и ловкостью удара. Панька же привык полагаться на свою силу, на натиск. Напасть, ударить первым, а там будь что будет.

Иваш резко качнулся назад, не дав схватить себя поперек тела, а сам успел схватить оба запястья Паньки. Уперевшись плечо в плечо, они теснили один другого. Панька был тяжелее, он постепенно теснил Иваша. Толстые ноги, привыкшие к тяжестям, могущие сжать ребра коня так, что у того трещали ребра, крепко стояли на земле. Но мышцы Иваша привыкшие к долгой монотонной работе, были выносливее, способные без усталости слушаться хозяина длительное время.

Иваш хотел применить прием, использовавшийся против быков. Чтобы свалить быка, долго и упорно гнут за рога в одну сторону. Бык никогда не мечется, полагаясь на свою мощную шею, он всегда противится силе, стараясь пережать человека, вырваться, а потом ударить рогами. Заставив быка привыкнуть к давлению, улучают момент и резко скручивают голову быка туда же, куда он давил. Потерявшись, бык от неожиданности падает на бок, порой хрустят и его шейные позвонки.

Панька и Иваш оказались достойными друг друга борцами. Уже все собрались вокруг, подбадривая их возгласами. Даже невозмутимые Шавкал с Субудаем стояли чуть в сторонке, внимательно следя за поединком. На их лицах не отражалось никакой симпатии тому или иному воину. Лишь темные глаза внимательно отмечали приемы.

Иваш жал и жал руки Паньки в стороны. Побагровев, прилагал все силы, росич пытался свести их. Постепенно, по волоску, Паньке это удалось, и не ясно было, то ли сила силу ломит, то ли Иваш нарочно поддается. Токтагай улыбнулся, уже зная, что будет дальше.

- Панька! Не плошай! - подбодрил дружинника Збыслав, одинаково болея за обоих.

Огромные кулаки Паньки, перехваченные в запястьях железными пальцами Иваша, уже подошли к бокам, как вдруг Иваш резко разжал пальцы и успел обхватить Паньку раньше, чем тот пустил в ход руки. Иваш не пытался свалить его, а просто поднял над землей.

- Эх! - с досады крякнул Збыслав, поворачиваясь к Никите.

- Точно говорю, надо к вам в деревню перебираться, - добавил он с улыбкой.

- Башка! Башка! - прыгал на месте Фазиль, вскидывая над головой руки.

Прижатые к бокам руки Паньки делали его еще шире. Казалось, Иваш держит на весу огромного медведя, не в силах даже свести пальцы вместе на спине Паньки, но все же держит на весу, не давая вырваться.

Иваш почувствовал, что Панька перестал сопротивляться, и поставил его на землю, не желая валить с ног, чтобы прижать победно плечи к земле.

Панька по достоинству оценил отказ Иваша от дальнейшей борьбы. С размаху хлопнув по подставленной ладони, он рассмеялся:

- А представь, если бы я попал тебе на сапог при первой встрече?

- Да уж, я бы целую неделю сапог отмывал, - тоже рассмеялся Иваш.

Уже рассвело. Головня собрал своих дружинников, сказал:

- Стена эта непонятная все там же. Наверное, придется давать крюк через лес. Степняки молчат, значит и они не нашли прохода по опушке. Углубимся дальше и свернем. Ждать тут нечего.

Идя к коням, Панька подобрал камень, широко размахнувшись, бросил, целясь в валун. Отскочив рикошетом от поверхности, голыш завис в воздухе над землей.

- Тренируешься? - с намеком хохотнул Иваш.

- Чо? - не понял Панька. - А, вон ты о чем. Нет братьев у меня...

- О-о! Да вы еще здесь! - неожиданно раздался в воздухе громкий голос.

Марево задрожало сильнее, сгустилось, и на валуне оказался вчерашний гость. Насмешливые глаза осмотрели отряд.

- Я же сказал - здесь никто не пройдет, - сказал незнакомец.

Степняки вскочили на коней, не обращая внимания на могущественного гостя. Зачем ломиться в стену, если они могут ее объехать?

- Эй, а не пошел бы ты? - язвительно крикнул Панька.

- Ты, смертный, - смерил парень взглядом Паньку, - тебе мало вчерашнего? Я не хочу вас убивать, хотя могу сделать это.

- А ты, чо, бессмертный? - насмешливо хмыкнул Панька.

- Вот именно, - горько сказал парень. - И не по своей воле. Я везде искал смерть, но ее для меня нет. Мне уже опостылела эта жизнь, и я развлекаюсь, как могу.

- Например, мешаешь другим в их делах? - спокойно спросил Иваш.

- Я вам не мешаю. Но мне сказал Бог мгновения, что если я не пропущу вас, то он даст мне возможность испытать чувство, которого я не знал.

- А если я убью тебя? - спросил Иваш, доставая стрелу из тулы, и вынимая из налучи свой лук.

- Если тебе это удастся, - рассмеялся парень, то ты сам будешь бессмертным. Но я в это не верю.

Иваш убрал обратно лук, повернулся к Головне:

- Едем?

- Иваш, ты что? Стреляй... - подскочил Панька.

- На, стреляй, - Иваш протянул ему стрелу, - а я не хочу никакого бессмертия за счет другой смерти.

Панька отдернул руки, спрятал их за спину.

- Я тебе что, убийца? - возмутился он. - Даже если это не поможет, все равно не хочу пробовать. Лучше еще раз вброд Рось перейти.

Головня чуть слышно перевел дух, облегченно вздохнул. С такими дружинниками не страшно и через реку, и сквозь лес, и в сечу идти. Он развернул коня, кивнул Токтагаю.

Вдруг к Ивашу подъехал Шавкал, протянул руку. Иваш сунул ему стрелу, отвернулся.

Холодно прищурив глаза, Шавкал наложил на тетиву стрелу, поймал чуть загнутым кончиком змеиного зуба насмешливые глаза парня на валуне. Легонько постукивая прутиком по ноге, тот сидел и чего-то терпеливо ждал, изредка поглядывая в синее небо.

Шавкал опустил стрелу ниже, на бронзово-матовую чистую грудь, наполовину прикрытую складкой белой материи, выбросил вперед левую руку. Щелкнула тетива. Иваш обернулся.

Не долетев на локоть до груди, стрела задрожала в воздухе, словно ее придержали за оперение. Змеиный зуб вырвало из расщепа, и он воткнулся в грудь парня чуть выше левого соска, будто колючка.

Парень дернулся, выронил из руки ветку, неверяще опустил голову, глядя на змеиный зуб в теле. Двумя пальцами выдернул его из груди, удивленно поднял глаза на Иваша.

- Все равно не верю, - произнес он, вставая на ноги. Лицо его побледнело, рука схватилась за сердце. Сделав шаг вперед, он рухнул на землю.

Громовой удар потряс воздух. Рассыпая золотистые искры, пронзая облака, по небу неслась колесница, запряженная тройкой коней. Нестерпимо сияя серебряной шкурой, круто выгнув в стороны шеи, пристяжные оставляли позади себя белые облачные полосы. Коренной, бешено кося огненными глазами, грыз удила. В колеснице стоял высокий чернобородый мужчина с золотой короной на крупной голове, прижимающей длинные волосы. Одной рукой он правил конями, в другой - крепко зажаты золотые вилы в виде трезубца. Белая материя, перекинутая через одно плечо и скрепленная пятиконечной пряжкой, не скрывала необъятной груди, густо поросшей черными волосами.

Круто развернув коней над самой землей, возница соскочил на землю, бросился к лежащему парню. Схватил его за руку, пытался найти пульс, упал ухом на грудь, прислушался. Поднял голову, глянул на сбившийся в кучу отряд, подхватил парня на руки, бегом бросился к колеснице. Небрежно свалив тело на широкую лавку, запрыгнул сам, изо всей силы огрел коренного трезубцем по крупу. Обиженно всхрапнув, тот с места рванулся в небо. Три пары копыт одновременно ударили по воздуху. Из-под днища колесницы ударила короткая толстая молния в камень. Яркая вспышка ударила по глазам, раскатившийся вслед за ней грохот, заставил пригнуться. Золотая искра прочертила небо и все стихло.

- Шайтан! - Фазиль потряс головой, словно желая проснуться.

Панька захлопнул рот, кровь быстро прилила к лицу.

- Перун! - тоном знатока поправил он Фазиля. - А то и сам Сварог.

- Моя и говорит: шайтан, - подтвердил Фазиль.

Збыслав с Никитой сорвались с места, проскакали к тому месту, где раньше был валун. В земле зияла глубокая дыра с оплавленными краями, где-то на самом дне поблескивала, словно раскаленная в горне заготовка. Из дыры несло сухим жаром, сильно пахло окалиной. Трава по краям ямы обуглилась и скукожилась, кое-где горели сухие стебли.

Фазиль с опаской проехал мимо ямы, тыкая перед собой копьем. Осмелев, промчался вперед, вернулся, сияя улыбкой.

- Ай, Башка! Ай, шайтан! Другого шайтана обманул!

- Да я и пальцем не притронулся, - хмуро буркнул Иваш. - А если б знал, что... - он оглянулся на Шавкала.

Фазиль посерьезнел, тихо сказал:

- Из лука каждый стрелять может.

- Ты бы смог? - искоса глянул на него Иваш.

- Моя? Нет... наверное, - смутился Фазиль.

Наверстывая время, отряд пустился по берегу реки. Всадники опять держались попарно, только теперь Шавкал скакал без запасной лошади.

Фазиль долго томился вопросом, но, поглядывая на хмурого Иваша, не решался его беспокоить. Наконец он не выдержал, догнал Паньку, дернул за рукав.

- Панька!

- Чего? - обрадовался возможности поговорить Панька.

- Панька, спроси у твоего воеводы, кто были те братья. Моя думаю - он знает.

- А сам чего не спросишь? - удивился Панька.

Фазиль смущенно пожал плечами.

- Боишься, что ли? - изумился дружинник.

Степняк закивал головой, заговорил быстро, глядя в спину Головни.

- Он такой строгий, такой сердитый, как мой дед.

- Да-а, деды - это еще те воспитатели, - поежился Панька. - Пойдем, спросим.

Пришпорив коней, догнали Головню.

- Воевода, - обратился Панька, - тут вот дети интересуются именами братьев, ну, тех, про которых ты вчера рассказывал.

Головня хмуро глянул на державшегося чуть поодаль Фазиля.

- А сам что не скажешь? Или не знаешь?

- Да я-то знаю, но он же мне не поверит, - не моргнув глазом, ответил Панька.

- Рус и Хазар.., - чуть помедлив, сказал Головня.

- Ик, - только и мог ответить Панька, разинув рот и вытаращив глаза на остолбеневшего Фазиля.

Снова теплая ночь окутала землю. Крупные, как шляпки гвоздей, звезды утыкали черное небо. Клевал носом в телеге возница на чумацком шляхе, из дырявого мешка мелко сыпалась соль. Вышли на охоту гончие псы, преследуя несущегося во весь опор горного барана.

Широкая дорога протянулась от Руси на юг. Высокий ковыль, предвестник степи, все чаще встречался на пути. Впереди степь, сзади лес, на многие сотни верст нет ни одного человека. Степь принадлежит степнякам, лес принадлежит росичам, а дорога из леса в степь и из степи в лес ничья.

Уже на закате Субудай подстрелил козу. Низко пригнувшись к гриве своей низкорослой лошадки, заранее достав лук и натянув тетиву из оленьих жил. Положив стрелу, свесившись с седла, почти слившись со степью и шкурой лошади.

Осторожные козы и серны паслись в отдалении, высоко поднимая над травой точеные головки. Завидев лошадь, испуганно запрядали ушами, но, не заметив человека, снова принялись щипать траву, выискивая сочные стебли. Лошадь лениво шагала мимо, останавливалась, потряхивая гривой, щипала верхушки трав. Постепенно сужая круги, она подходила все ближе и ближе, что совсем не нравилось вожаку козьего стада. Он коротко бекнул, призывая свое стадо к вниманию и не спуская глаз с лошади.

Внезапно над ее головой взметнулась фигура человека с луком в руках. Одновременно со щелчком тетивы стадо сорвалось с места и унеслось длинными скачками, светя белыми пятнами подхвостья.

Субудай, стоя на стременах, не спеша повел лошадь к месту, где недавно были козы, на ходу снимая тетиву с лука. Вдруг Субудай упал с седла, тут же поднялся вверх, держа на вытянутой руке козу. В ее правом боку глубоко торчала стрела.

В неглубокой яме развели костер. Фазиль ловко ободрал и изжарил козу, разрубив ее на крупные куски. Проголодавшимся путникам запах подгорающего над костром свежего мяса, показался самым ароматным на свете. Рядом пробивалась сквозь камни тонкая струйка ручья.

Рядом спокойно паслись кони, рвали траву, звучно хрумкали, пофыркивая.

И снова только дежурные караулили тишину ночи.

Утром, с восходом солнца, отряд вновь пустился в путь, отмеряя верста за верстой. Бескрайняя степь просыпалась, как сказочно прекрасная девственница; розоватые лучи восходящего солнца растекались по непросохшей от росы земле, взбирались на серебряные метелки полыни, тысячами жемчужинок рассыпались по росистым перышкам мелькающего мимо ковыля, влажно зеленели редкие островки становящихся все ниже деревьев. Иногда из травы, вспугнутый конским топотом, взлетал степной тетерев, которого удавалось свалить стрелой. Добычей дичи, в основном, занимались Шавкал и Субудай, которые, казалось, оживали тем больше, чем дальше в степь они углублялись. Завидев цель, они мгновенно рвали тетиву правой рукой так, что оперение дикого гуся оказывалось возле уха, и тут же, не провожая стрелу взглядом, снимали тетиву с рога. Только после этого пускали лошадь туда, где за мгновение до этого была цель.

Дружинники старались держаться ближе друг к другу. Никита с Ивашем видели такой простор впервые, и были невольно поражены. Им казалось, что их видно за много верст, хотелось пригнуться к гривам коней.

Один раз вдалеке увидали странных всадников. Трое мужчин с голыми загоревшими торсами, держа в руках луки, стояли по пояс в густой траве и пристально наблюдали за отрядом. Когда же отряд приблизился настолько, что стали видны большие глаза на грубых лицах, всадники сорвались с места и, перевалив через холм, исчезли. Иваш успел заметить, что это и не всадники, а люди, только с туловищем коня, а половина - мужской торс.

- Кто это? - спросил он Паньку.

- Полканы, - ответил и сам удивленный виденным Панька, - говорят, их раньше и под Киевом видали. Люди-кони.

- Кентавры, - вмешался Збыслав, - человеко-быки.

Иваш покачал головой, задумался. Это ж надо, до чего человека довели! У них в лесу попроще - леший, он леший и есть, медведь тоже на себя похож, но чтобы так человека изуродовать? Есть у них в деревни дурачок Евсей, так на то он и дурачок незлобивый - бегает по деревне, скособоченный, только и страху-то всего, что слюни до колен, да речь бессвязная; или Герман - тот не дурачок, а юродивый: ходит сгорбившись, одной рукой в землю опирается, смотрит снизу, а говорит разумно. Так все одно - люди. А это что ж? Не человек, не конь. Родился, правда, один в деревне - с волчьей пастью. Говорят, был и с заячьей губой не один. Ну и что? Днем они люди, а ночью - звери. У Никиты тоже уже получается в медведя.

Радостный Фазиль подогнал свою лохматую лошадку к ним ближе, блеснул глазами:

- Через три дня наш город.

-А как он хоть называется? - улыбнулся в ответ Никита.

- Сарай. Сарай - наш город.

- Как? - прыснул Иваш.

- Сарай. У вас - Киев, у нас - Сарай.

- А большой город у вас? - поинтересовался Никита. - Или, правда, как сарай?

Фазиль засмеялся.

- Нет, не большой. Но скоро будет большой. Будет много рабов, и они построят

- Как - рабы? Откуда? - оторопел Иваш.

Фазиль словно споткнулся, широко раскрытыми глазами глянул на Иваша, хотел что-то сказать, но губы только дрогнули. Он ударил лошадь камчой и догнал Токтагая.