Глава 9

- Тятенька, расскажи сказку, - попросил Никитка, внимательно наблюдая за тем, как Агрик, сидя перед очагом, водит мягким камнем по лезвию старого-старого меча.

- Может, спать будешь? Завтра у нас много работы, меч будем перековывать, - Агрик отложил в сторону старый меч, подошел к Никитке, подоткнул под бок овчину, укрыл, присел рядом.

- Расскажи, - упросил Никита, - хоть немного, про богатырей, что жили на земле.

- Ну, ладно, слушай. Только утром рано встанешь?

- Встану, тять. Только ты меня разбуди...

Агрик пригасил лучину, призадумался, вспоминая:

Давным-давно, когда на земле еще не было царей, жил-был один гордый человек. Звали его Сысой. И было у него три сына. Старшего звали Сокол, среднего Дуда, а младший прозывался Панькой. Подросли старшие сыновья, и ушли из отчего дома. Поставили дома не далеко и не близко, а чтобы можно было в гости прийти да и домой назад затемно вернуться. А Панька остался жить с отцом.

Да беда приключилась в одно лето. Повадился кто-то поля топтать у братьев. Сколько не караулили, не могли увидать разбойника. Пришел старший сын к отцу и жалуется на беду. Научил Сысой сына превращаться в птицу. Всю ночь пролетал Сокол над своим полем, никого не видал. Лишь под утро по тропинке прошла дева красная. Не подумал плохого Сокол, не могла девица истоптать большое поле маленькими ножками.

Прилетел утром к отцу усталый. Грянулся оземь, превратился в человека, говорит:

- Не видал я никого, тятенька, кроме девицы красной. Не могла она поля мои стоптать.

Задумался Сысой, почесал бороду. Ничего не сказал.

На другой день пришел средний сын. Жалуется тятеньке, что потоптали поля его, потравили злодеи незваные. Хлеба повалены, словно табун коней прошел.

Превратил Сысой среднего сына в волка громадного, рыскучего. Всю ночь караулил волк, бегал по полям, в росе промок. Никого не видал, лишь под утро пробежал маленький олененок на тонких ножках. Не стал трогать его Дуда, подумал, что кто-то из дальней деревне гуляет. Увидал он, как олененок скакнул в кусты густые, а вышла оттуда красна девица и побежала по тропке.

Прибежал утром черный волк на двор Сысоя, грянулся оземь, превратился в крепкого юношу.

- Никто не был этой ночью, тятенька, на моем поле. Хлеба не тронутые стоят. Всю ночь глаз не смыкал, по полям рыскал, хвостом следы заметал. Лишь под утро маленький олененок пробежал, да красна девица прошла.

Ничего не сказал Сысой, только почесал голову. Этой ночью у него самого поля помяли-потоптали. Хлеба с корнем вырывали, по кустам раскидывали.

Позвал Сысой младшего сына и говорит ему:

- Пан, сынок, теперь беда с нашим домом приключилась. Кто-то надругался над хлебами спелыми, над полями ровными. Твой черед сегодня ночью караул нести. Поймай злодея и накажи его.

Послушался Пан отца, взял шелкову ниточку, да пошел вечером в поле. Натянул ниточку вокруг хлебов нетронутых, спелых, завязал узелок на пальце, да и лег в кусты.

Сладко спит Пан, разметал кудри пшеничные. Убаюкали его перепела пугливые, козодои крикливые. Вдруг чует он, что кто-то веревочку шелкову трогает. Проснулся он, да пошел крадучись, веревочку в клубок сматывает. Видит он злодея окаянного. Огромный воин на огненном коне потраву полям чинит. Подкинет булаву железную, похваляючись, выше леса стоячего, выше облака ходячего, да и мчит коня за ней. Поймает одной рученькой, да и вновь кидает. Конь скачет, словно стая ворон за ним летит, то землю копытами вырывает вместе с хлебами спелыми. Воин тешится, громким голосом посмехается.

Испугался Пан, что не справится он со злодеем. Ударился он о сыру землю, превратился в бера громадного, с когтями острыми. Вышел бер из кустов, заревел страшно, по медвежьему, бросился на врага.

Споткнулся конь, на колени упал. Бьет его воин по бокам плетью тяжелой, булавой железной.

- Что ты, волчья сыть, травяной мешок, спотыкаешься, али покрику звериного слыхом не слыхивал?

Не слушается конь воина, мчится прочь от страшного зверя, рыка гремучего. Не отступает бер, вот-вот настигнет. Понял воин, что не уйти ему от погони. Бросил он позади себя булаву свою железную. Разрубила булава землю, появился перед бером обрыв глубокий, немерянный. Далеко внизу мелькнул среди кустов черный конь.

Забегал по обрыву бер, не знает, что делать. Уже солнце всходит. Всей тушей грянулся он о землю, вскочил на ноги волком черным. Отыскал волк тропку, бросился в погоню. Через деревья перепрыгивает лежачие, кусты между ног пропускает стоячие, нюхом острым по следу идет.

Кончился лес, выскочил волк на берег реки Линды. Смотрит, а злодей уже в оленя превратился, посреди реки плывет, только голова над рекой мелькает. Не догнать волку оленя, далеко до него. Упал черный зверь на камни, перекувыркнулся, вскочил на ноги красивым молодцем. Прыгнул Пан в воздух, взмахнул руками и помчался над водой белым соколом.

Обогнал он оленя и спрятался в густых ветках, чтобы схватить злодея, когда он из воды выйдет, и наказать за потраву хлебов спелых.

Вдруг видит Пан, как из воды выходит девица красная. Устами червлена, соболиными бровьми союзна. Дева вышла на берег, оглянулась, звонко рассмеялась. Словно звонкие колокольчики зазвенели над Линдой.

Взыграло ретивое у молодца. Полюбил он деву красную, пленился ее красотой. Замер он, любуясь, станом тонким, ликом прекрасным, формами безупречными. Девица достала из кустов платье, оделась и побежала по тропке. Решил Пан проследить, где живет она. Полетел он соколом над лесом. Показался впереди городец малый, Китеж. А был хозяином там Буй Тур, нраву тяжелого, крутого.

Залетел сокол перед девицей, опустился на землю. Махнул крылами и превратился в юношу статного. Кудри желтые до плеч, румянец на щеках, глаза широко раскрытые, ясные, брови как стрелы.

Обмерло сердце у девы, узрев красоту такую. А юноша протянул руки ей навстречу и говорит приятным голосом:

- Люба ты мне, девица красная. Жить я без тебя не могу. Пойдем со мной к моему тятеньке.

Зарделась дева, как заря-заряница, спрашивает тихо:

- Кто ты еси, добрый молодец?

- Я Пан, сын Сысоя из Черного леса. Пойдем со мной, - взмолился Пан, - у нас самые высокие леса, самые студеные ключи. Мы поставим дом с тобой на самом высоком и красивом месте.

- Ты тоже глянулся мне, Пан. Только не могу я покинуть дом, ибо мужняя жена я. Муж мой, Велес, могучий воин, собирает дань в краю вашем. Не пощадит Велес меня, пропадет и твоя буйная головушка.

- Не боюсь я Велеса, - громко крикнул Пан, - пойдем к твоему тятеньке благословения просит.

Взял он деву за руку, послушно повел к отчему дому.

Встретил их на высоком крыльце сам Буй Тур. Упал на колени перед ним Пан, просит изволения взять его дочь в жены. Не слушает его Тур, бранит дочь родную:

- Ах, ты, глупая-неразумная! Ты, мужняя жена, что удумала? Ославить меня хочешь? Что скажут люди добрые, муж твой Велес?

Молчит Дева Турка, опустила очи, не знает, что сказать своему тятеньке.

Вскинулся тут Пан, молвит речи горячие:

- Не люб деве Велес. Плохой муж он, что оставляет надолго жену свою.

- Молчи! - вскричал Буй Тур. - Пустит Велес потраву на поля ваши, обложит данью великой, сломит гордыню вашу непомерную.

- Я убью Велеса! - гневно крикнул Пан. - Пущу косточки его по ветру. Будет Дева моей! - топнул он ногой в землю. Покачнулись маковки на тереме.

Осерчал Тур. Прогнал Пана со двора злыми собаками. А дочь посадил в погреб, охолонуть. Опечалился Пан, повесил головушку, направился к дому. А из головы не выходит зазноба сердечная, глаза ее с поволокою, руки белые лебяжьи.

Долго ли, коротко ли шел он, вот увидал крыльцо родимое. Встречает его старый отец, речь печальную молвит:

- Ой, сынок, беда над нашей землей случилась, пока тебя не было. Налетел-наехал, супостат окаянный на коне огненном. Сам головой облака задевает, над нами громким голосом посмехается. Потравил хлеба спелые, колосья в землю втоптал. Обложил нас данью непомерною. Бился с ним сын старшой, Сокол. Только превратился злодей в коршуна, упал с высоты на Сокола, изломал ему крылья белые. Бился с ним средний сын. Превратился Дуда в волка черного, бросился на коршуна, хотел разметать его по перышку. Да только оборотился коршун в тура могучего, поднял волка на рога, стоптал копытами острыми, заломал он и Дуду. Не иначе, какой бог пришел к нам на погибель, - заплакал тут Сысой, добавил жалеючи: - И тебя искал он. Охальником называл тебя, насмехался. Говорил, что положит тебя на одну ладонь, а другой прихлопнет. Уходил бы ты, сынок, в леса дремучие, на ключи студеные.

Обнял Панька седую голову отца, сказал сурово:

- Не плачь, тятенька. Я вызову на двубой Велеса, сломаю гордость его, разорву на кусочки, разметаю косточки по ветру.

Закручинился Сысой:

- не одолеть тебе Велеса, сынок. Он над всеми зверями бог. Он сам может и в тура обернуться, и волком перекинуться, и птицей взлететь.

- Человек всякого зверя сильнее, - успокоил отца Пан. - Я его голыми руками одолею.

Поклонился тятеньке в пояс младший сын, испил воды чистой, живой из ключа студеного да и пошел Велеса искать.

Долго ли, коротко ли шел Пан полями родимыми. Лежат хлеба повалены, потоптаны, глубокими ямами изрытые. Осерчало сердце Пана, поклялся он извести лиходея.

Вдруг видит он на крайнем поле злодея окаянного на коне черном, громадном. У коня из ноздрей дым идет, в глазах огонь кровавый полыхает. Где копытом ступит, там яма глубокая, где хвостом махнет, там хлеба к земле пригибаются, где гривой тряхнет, там деревья дрожат, лист осыпается. Сидит на нем великан, головой облака задевает, железную булаву из руки в руку покидывает.

Засвистел тут Пан по-соловьему, зарычал по-медвежьему. Поднялся ветер сильный, побежали тучки по небу, деревья в лесу погнулись. Оступился тут конь, упал на колени. Бьет его в сердцах всадник по бокам плетью тяжелою, приговаривает:

- Ах ты, волчья сыть, травяной мешок. Али не слыхал ты посвисту птичьего, покрику звериного?

Не слушается конь, пятится назад. Спрыгнул тут на землю великан, кинул правой рукой булаву тяжелую, шипастую в Пана. Полетела булава, загудела, на миг солнце затмила. Попрятались все звери со страху в норы глубокие, укромные.

Не испугался Пан, поймал булаву левой рученькой да и отбросил ее назад за спину. Взлетела булава выше туч да и скрылась из глаз. Пол дня летела она, упала на городец малый, Китеж, разрушила терем Буй Тура. Выскочила тут из темницы Дева Турка да и побежала спасать милого от тяжелой десницы мужа. А на месте Китежа-града образовалось озеро большое, глубокое. И до сих пор стоит на дне озера город красивый, некогда славный.

Рассерчал тут великан, пуще прежнего бьет коня плетью тяжелой, натравливает на Пана, чтобы стоптать копытами. Захрипел черный конь, еще гуще дым из ноздрей повалил, огонь из глаз заполыхал. Поднялся он на дыбы, пол неба закрыл, да и прыгнул на Пана. Не сробел Панька, схватил коня за хвост, да и забросил через лес на Черную горку. Грянулся конь с неба на землю, разлетелся на тысячу кусочков, превратилась земля в этом месте в темно-красную глину. А голова коня провалилась глубоко под землю. Живут в той бездонной яме гады ползучие, в старом черепе конском прячутся.

Увидал такое дело великан крикнул молодцу:

- Кто ты еси, богатырь?

Отвечает сурово Пан:

- Я погибель твоя, злодей. Не топтать тебе больше нашей земли-матушки, не насмехаться над стариками слабыми.

Рассмеялся великан громовым голосом:

- Я Велес, бог всех зверей, и пущу тебя на корм собакам своим, а косточки твои птицы растащат. Скажи хоть имя свое, на кого я нечаянно наступил.

Засмеялся насмешливо добрый молодец:

- Я Пан, сын Сысоя, а земля эта - кормилица моя. Вколочу я тебя, Велес, по уши в землю, и будешь ты у меня поля охранять. А жену твою, Деву Турку, я в свой дом приведу.

Рассердился тут Велес, взлетел в воздух коршуном, чтобы глаза выбить насмешнику клювом острым.

Не сробел Пан, взвился до неба соколом белым, упал сверху на коршуна. Долго бились они, все перья повыбили с груди друг друга. Не одолел Велес Пана. Грянулся он тогда на землю, оборотился волком черным, громадным. Хотел Пан тоже волком перекинуться, да гордый он был. Решил остаться в людской личине.

Бросился волк на Пана. А Пан пнул легонько волка ноженькой правой, аки пса смердячего. Отлетел в лесочек волк, упал, заскулил от боли.

Видит Велес, не одолеть и волком ему Пана. Оборотился он бером громадным, с когтями острыми. Бросился на Пана, задрать его хочет.

Не убоялся Пан зверя лютого, схватил его руками, и ну давай мутузить. Содрал с бера шкуру, на клочки порвал, раскидал по ветру. Упали клочки на землю в разных местах. Поселились потом там люди умелые, кожевники, скорняки, шорники да кожемяки.

Понял Велес, что и беру не справиться с человеком гордым. Отскочил он от Пана, произнес слово громкое, тайное. Покрылось тело его шипами острыми, ноги превратились в столбы толстые, чешуйчатые, руки - в крылья громадные, перепончатые. Голова - как у змея диковинного, а позади - хвост с двумя железными булавами на конце. Ползет Змей на Пана, зубами железными пощелкивает, булавами на хвосте друг о друга постукивает.

И тут не сробел Пан. Вздохнул он глубоко воздух лесной, да степными запахами разбавленный, поклонился землице родимой. Да и выпрямился во весь рост. Расправились рамена широкие, заблистали сурово глаза ясные. Обернул он руки остатками шкуры беровой, и схватил за морду зверя страшного. Выбивает кулаком клыки острые, бьет ногой по хребту железному. Только-только разогрелся Пан, распоясался. Схватил он левой рученькой, потешаючись, Змея за шею толстую, а правой - за ногу, поднатужился и ну таскать его по полю, приговаривать:

- Говорил я тебе, змея подколодная, что шкуру спущу? Говорил. Говорил, в землю по уши вколочу? Говорил. Я ведь еду-еду, не свищу. А наеду - не прощу.

Насилу вырвался Змей из рук Пана. Отбежал назад, еле дышит. Решил Велес принять свой облик и биться с Паном в образе человеческом.

Стоят супротивники, глазами друг друга меряют. Принял Велес обличие свое, превратился в мужа могучего. Широко развернуты плечи прямые, целый день конем скакать от одного плеча до другого. Борода черная кудрявая, в волосах белки да куницы скачут, в правом ухе серьга золотая, больше колеса тележного, цыганского. Сам весь волосами зарос, руки толстые, как дубы столетние.

Рассмеялся Велес, словно гром прогремел, потешается над Паном.

- Эй, козявка-букашка, я тебя на одну ладонь положу, другой прихлопну и не замечу.

- Не говори «гоп»... - молвил в ответ Пан.

Сошлись они, день бьются, другой. Никто не может одолеть. Разошлись, друг на друга поглядывают, как половчей сразить супротивника.

Вдруг из леса выбежала Дева Турка. Все ноженьки сбила о коренья, рученьки белые ветками поцарапала.

Увидал ее Пан, обрадовался, повернулся к ней, руки протянул навстречу. Улучил момент Велес, да и ударил Пана прямо в левый висок со всего плеча. Покачнулся Пан, зашатался, упал замертво, словно сосенка во сыром бору под смолистый корень подрубленная.

Упал навзничь добрый молодец, содрогнулась сыра земля, заплакала. Разметал праву рученьку Пан. А стоял на краю леса скит, из дубовых из бревен сложенный. Упала рука прямо на крышу покатую, вдавила в землю по самую маковку. Побежал из-под крыши ручей чистый, святой. И до сих пор бежит, добрых людей поит.

Охнула Дева, побелела. Вскричала в горе:

- Что ты наделал, муж мой, Велес?

Подбежала к нему, схватила за грудки да и бросила выше леса стоячего, выше облака ходячего. Обернулся Велес Змеем, да не мог крылами взмахнуть - потрепал его Пан изрядно. Грянулся он с небес на землю, испустил дух. Треснула земля от деревеньки до деревеньки. Уткнулась голова в деревню Кожевино, а хвост с булавами железными разрубил пополам деревеньку Озерная, да и застрял в Меленке. Провалились булавы под землю, забили оттуда ключи сильные, студеные. И прозвали люди потом это место Змеиным логом.

Заплакала Дева Турка, видя, что она наделала. Лежит слева муж ее Велес, крыло к ней вытянув, лежит справа Пан, спиной лес повалил, кудри по соснам разметал. Заломила она рученьки белые, топнула ножкой в землю. Расступилась земля, осыпалась внутрь. Заполнилась яма водой светлой, что бежала из-под правой руки Пана. Бросилась в ту воду Дева, только круги над ней сомкнулись.

Не живут больше там боги, иногда пробежит пугливый олененок, да сокол часто кружит над озером на краю леса.

Агрик поправил свесившуюся с полати руку мальчика, задул лучину и вышел из хаты. Завтра предстояло важное дело, и надо было, чтобы душа и тело были незапятнаны ни словом, ни делом. Тихая ночь очищала тело от всякого зла, чтобы ничто не помешало создать благородный меч.

Никита с восхищением смотрел, как Иваш и Агрик, блестя в отсветах углей мышцами, поднимали щипцами полосы стали и соединяли их так, чтобы получился брусок длиной в два локтя, шириной в ладонь и толщиной - в палец. Удары молота звонко раздавались в лесу, и Агрик радостно смеялся в то время, когда он сгибал слои, бил их, снова сгибал и бил еще и еще. Восемнадцать раз.

Иваш с Никитой натаскали в кузню разного хлама, как велел Агрик. Куски кож, тряпки, кости. Нажгли целую кучу древесного угля. Подростков разбирало любопытство, зачем все это нужно, но Агрик посмеивался, и они, переговариваясь между собой, только гадали, зачем мусор в кузне.

Стальную сердцевину будущего меча Агрик обернул сложенным накрест кованым поверхностным слоем. Все это было уже много раз отковано и обожжено, так что брусок становился похож на меч. Еще очень грубый, черный, но все же меч. Затем молот взял в руки Иваш. Агрик, держа одной рукой клещами брусок на наковальне, пристукивал небольшим молотком в то место, куда должен был ударить Иваш. Постепенно брусок все больше превращался в клинок. Раскаленная полоса становилась тоньше, удлинялась, остывала, теряя цвет. Сунув ее в горн, Агрик махнул рукой ребятам, приглашая на свежий воздух. Никита едва оторвал руки от рукояти меха, опустил бессильно вдоль тела. Пальцы сразу начали колоть тысячи иголок, кровь приливала к ладоням, делая их тяжелыми, как кувалды.

У дверей кузни сидела на бревне черная Баилка, держа на коленях большую корчагу. Рядом примостилась Даренка с узелком в руках. Завидев вышедших мастеров, Баилка встала, протянула Агрику корчагу. Кузнец поклонился, взял жбан обеими руками, прильнул к краю. Холодный квас был как нельзя кстати в такой жаркий день. Агрик поблагодарил в душе бога Квасуру за полезное изобретение, передал корчагу Ивашу. Подросток степенно приложился к живительной влаге, пил до тех пор, пока не раздулся живот. С сожалением оторвался, протянул корчагу Никите. Никита смущенно спрятал руки за спину, отказался. Агрик заметил его вздутые мозолями ладони, но ничего не сказал.

- Благодарю, мать, - поклонился Агрик Баилке. - Давно не пивал такого. Удивительная вода у вас здесь.

- Со Студеного ключа. Родник там святой... - Баилка забрала у Иваша корчагу, накрыла горловину листом лопуха, поставила в тень. - Пусть стоит, авось, еще пить захотите, - женщина заботилась о них, как о своих детях.

- Спасибо, - еще раз сказал Агрик. Иваш с Никитой согласно закивали головами.

Даренка вскочила на ноги, стеснительно подошла к взрослым, протянула узелок Ивашу. За глаза Агрика уже прозвали в деревне колдуном, поэтому она побоялась подходить к нему близко, а Иваш такой красивый.

- Вот, тятенька наказал передать, всем..., - Даренка покраснела, быстро сунула в руки Ивашу узелок, спряталась за спину Баилки.

Никита вернулся в кузню, исчез в темном нутре, вышел, держа в руках косу и пару серпов. Подошел к гостям, протянул серп Баилке:

- Возьмите, мы еще вчера сделали...

Повернулся к Даренке:

- Держи, бате отдашь, - с этими словами он осторожно положил к ногам Даренки косу и серп.

- Спасибо вам, - Агрик поклонился Баилке, наособицу - Даренке. Та зарделась, спряталась за спину соседки. - Мы пойдем, дело у нас...

Схватив раскаленный докрасна брусок щипцами, Агрик бросил его на наковальню, взял в правую руку молот. Поворачивая брусок в разные стороны, он быстро стучал клином по краю бруска. На глазах появлялась готовая рукоять. Массивный крыж обретал законченную форму. Снова сунув клинок в горн, Агрик дал ему прогреться, взял в руки молот поменьше, часто замахал, сглаживая неровности. Иваш с Никитой внимательно смотрели, как рождается в руках кузнеца благородное оружие. Вот уже появилось яблоко, тонкий черен, широкое огниво. Еще несколько точных ударов и крыж меча был готов.

Еще не один раз нагревался докрасна клинок. Зажав в клещах клинок, Агрик пробил на полосе круглым прутом дол с обеих сторон. Никита с восхищением глядел на готовый меч, пока еще темный, рябой от следов молота, но уже таивший в себе грозную силу. От старого меча Мизгиря осталась только сердцевина, спрятанная под многими слоями перевитого железа.

- Ну-ка, ребята, дуйте на Черную горку за глиной, - обратился Агрик к помощникам.

Захватив котомки, подростки отправились в неблизкий путь. Солнце уже клонилось к вечеру, когда, пригибаясь под тяжестью полных котомок, они вернулись в кузницу.

Агрик ждал их у кузницы. На коленях он держал уже откованный меч. Еще темный, невзрачный на вид, но уже притягивающий взгляд своими размерами и формой. Длиной в два локтя от огнива до кончика с широким долом вдоль всей полосы, он так и просился в руку.

За кузницей уже была вырыта длинная неглубокая яма. На дно Агрик накидал тряпье вперемешку с древесным углем. Из горящего горна ребята принесли поднос огненных углей, высыпали в яму, сверху положили меч, вновь завалили углями, заполнили яму до верха остатками тряпья и кусков кожи, запечатали яму глиной.

- Ну что, други, на сегодня все. Пусть за ночь меч пропитается силой земной. А завтра мы его закалим.

Наутро распечатали яму, из которой сквозь потрескавшуюся глину выбивались струйки дыма, вынули горячий меч, который приобрел сероватый оттенок. Агрик развел глину и покрыл основную часть лезвия толстым слоем, а режущую часть - слоем глины потоньше.

- Смотрите, режущий край должен быть очень твердым, чтобы не тупиться, а остальная часть должна сохранять гибкость, чтобы не сломаться от удара.

Агрик положил меч, покрытый глиной на, горящие угли, сказал Ивашу:

- Теперь смотри внимательно: как только середина станет вишневого цвета, а режущие края - почти белого, тогда нужно калить. Это даст лезвию необходимые остроту и гибкость, - он снял с огня лезвие и вертикально опустил в бочку с водой. Послышалось громкое шипение и над бочкой взметнулся белый столб пара. - Там, где слой глины толстый, там лезвие остывает медленнее; а с краев, где слой глины тонкий, там остывание идет быстрее и сталь закаливается надежно.

После закалки Агрик позволил Ивашу удалить глину с лезвия. Иваш осторожно сколол твердый слой и перед ними предстало темное лезвие.

- Ну, а теперь - самое трудное в нашей работе, - Агрик достал точильные камни, - только после заточки можно будет сказать, что меч готов.